Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной

Калека ещё раз заглянул в лежащую перед ним кепку – и поймал себя на мысли, что за кордон его уже как-то не тянет. Здесь-то всё-таки какая-никакая, а Родина…

* * *

Середина и конец мая для маломерного флота время сложное. Впрочем, другого флота на Чумахлинке и не водится… Мало того что разлив, а тут ещё чехарда с календарями! То в одну сторону поверхность наклонена, то в другую. Сколько из-за этого моторок каждой весной опрокидывается – лучше не считать.

В Баклужино воду уже неделю как подобрало, а в Лыцке она только-только ещё собирается пойти на убыль – застоялась в низинах и оврагах, подёрнулась плёнкой, как глаз курицы…

Паспорт у Якоря был баклужинский, поэтому в светлое время суток он в территориальные лыцкие воды старался без нужды не соваться. В тот самый час, когда над левобережьем начинает розоветь и золотиться закат, а правобережью ещё хоть бы хны, за кормой плеснуло не по-рыбьи, затем на борт легла пятерня с перепонками – и показалась лягушачья морда размером чуть меньше человеческой. Глаза – как волдыри.

– Ну и чего? – лениво спросил Якорь.

– Да за тобой послали… – простуженно, с хрипотцой, отвечал речной житель.

– А чего надо? – всё так же равнодушно осведомился старый флибустьер речных затонов.

– В Лыцк кое-кого переправить…

– Обождут… – обронил Якорь. – Стемнеет – тогда…

– Не! Не обождут… – сказал водяной. – Велено: прямо сейчас…

Якорь потянулся.

– Слышь, Хлюпало… – поинтересовался он через зевок. – А хочешь, гребень на дембель подарю? Бороду расчёсывать…

В следующий миг лодка резко накренилась, и контрабандист едва не вошёл торчмя головой в пологий скат реки.

– Ты чего?! – заорал он. – Шуток не понимаешь?..

Лягушачий рот распялился ширше прежнего.

– Не-а!.. – хрипловато и глумливо отозвался Хлюпало. – И те, что тебя ждут, – тоже…

– А кто ждёт?.. – малость ошалев, спросил Якорь.

– «Херувимы» ждут… Погранцы ждут… Президент…

– Какой ещё, в жерлицу, Президент?..

– Какой-какой… Портнягин!

– Да поплыл ты… куда подальше!.. – пробормотал Якорь, но мотор всё-таки запустил…

Чёрт его знает, Президент не Президент, но народ на берегу скрытого от посторонних глаз затончика собрался и впрямь крутой. Заплатили столько, что Якорь поначалу глазам не поверил. Правда, предупредили: лучше сам утони, а клиента – доставь. Сказали, где высадить, сказали – встретят… А когда Якорь заикнулся, что хорошо бы до сумерек подождать, – успокоили: мол, никто ничего не увидит и не услышит. Стало быть, колдуны.

Клиент оказался грузным, лысым и бородатым. Одет в рясу. Не иначе – шпион.

– Слышь, – сказал ему Якорь, присмотревшись. – А ведь я тебя уже однажды в Лыцк переправлял… Понравилось, что ли?..

* * *

Правый берег был ещё позолочен закатом, а по левому уже воровато крались сумерки лиловых денатуратных тонов, когда баклужинцы внезапно и без каких-либо видимых причин подняли заставу в ружьё. С недоумением и тревогой наблюдали пограничники Лыцка за странными действиями противника. Такое впечатление, что их баклужинские коллеги с минуты на минуту ожидали нападения со стороны Чумахлы – из глубины своей же собственной территории.

Дальше началась и вовсе какая-то загадочная чертовщина. На шоссе загремели взрывы. Вне всякого сомнения, кто-то с боем прорывался к мосту. Неистово полосовали прожектора, слышались надсадные команды. Затем суматоха перекинулась на левый берег. Неизвестно откуда взявшиеся толпы молодых и не слишком молодых граждан Лыцка хлынули на шоссе, заполнили терминал, проникли к шлагбауму. От них-то и стало известно, что комсобогомолка Ника в одиночку средь бела дня грабанула краеведческий музей в Баклужино, похитила чудотворный образ Лыцкой Божьей Матери и теперь направляется, осенённая благодатью, прямиком к блок-посту.

Начальник лыцкой заставы попробовал связаться со штабом, но, пока связывался, на шоссе в скрещении прожекторных лучей показалась одинокая стройная фигурка в чёрной, прекрасно сидящей рясе. Видно было, как не в силах противиться чудотворной силе иконы пятятся и, роняя оружие, повзводно простираются ничком поганые пособники колдунов. Шлагбаумы поднялись сами собой…

Единственный человек на баклужинской стороне, не павший ниц и не пустившийся наутёк, сидел на обочине, выставив перед собой босую ступню, и оцепенело смотрел, как шествует мимо большеглазое существо в чёрной рясе и с иконой в руках.

Поравнявшись с убогим, Ника вдруг остановилась и, видимо, по наитию навела на него чудотворный образ. Лишь тогда бедняга сообразил, что давно уже пора удирать. Вскочил – и стремглав кинулся прочь, припадая на правую ногу и стараясь касаться покрытия лишь кончиками пальцев… Однако не удержался и с маху ступил на асфальт всем весом. Повалился, обмер в ожидании боли… Потом, отказываясь верить в случившееся, сел, ощупал пятку. Пятка была как пятка – без каких-либо излишеств.

Ошалело перевёл глаза на удаляющуюся по мосту Нику… Это уходило счастье: безбедные сытые дни, шорох зелёных кредиток в кепке и – чем чёрт не шутит! – благосклонность какой-нибудь состоятельной натуралки, уставшей от натурализма…