Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной

Собеседники его были настолько потрясены услышанным, что на пару секунд оцепенели. Первым очухался Арсений.

– Слышь! – на повышенных тонах задребезжал он. – А не пошёл бы ты к богу в рай? Вот тебе карандаш, вот бумага. Садись и пиши, что ты сейчас такое сказал. Крупно и разборчиво!

Одутловатый самородок в столыпинском галстуке с готовностью вскочил, подсеменил к столу и, схватив карандаш, склонился над перевёрнутой предвыборной листовкой. Крупно и разборчиво юноша бледный вырисовывал букву за буквой.

– Вот… – выдохнул он и выпрямился.

Товарищи по партии с озадаченным видом склонились над листом. Начертанное там одно-единственное слово смахивало то ли на заклинание, то ли на вывеску магазина:

«СЕКОНДХЕНДЖ».

Глава 3

С виду не подумаешь, но дубрава была реликтовой. Ахнешь – и тут же смекнёшь, что отголосок, загулявший меж стволов, никакое тебе не эхо.

Собственно, что есть эхо? Слышимое свидетельство извечной нашей забитости и нищеты. Век за веком сдвигал мужичонка рваную шапку на унылые брови и, скребя в затылке, исторгал нутряное «эх», гулко отзывавшееся в лугах и перелесках. А эта, видать, дубрава как-то вот ухитрилась затаиться, не тронутая ни татарским игом, ни крепостным правом, ни лесоповалами советских времён, ни ужасами приватизации.

Ахо в отличие от эха звучит язычески ликующе и в то же время несколько затаённо. Есть ещё, говорят, такие чащобы, где отголоски не ахают и не эхают, а жутко молвить – ухают. Но в подобные дебри лучше не соваться, а то, не приведи господь, набредёшь ненароком на какого-нибудь покойного атамана Уракова, в чьей шайке сам Стенька Разин состоял в кашеварах, покуда не застрелил своего учителя разряженным пистолетом.

* * *

В городе давно бесчинствует апрель, а здесь ещё держит оборону март. Правда, из последних сил. Бугорки просохли, в низинках изнывает слоистый слежавшийся снег. Серая прошлогодняя трава свалялась, как шерсть на дохлой собаке, хотя уже пробивается кое-где ярко-зелёная щетинка.

Дубрава внезапно раздалась – и на обширной поляне глазам трёх путников предстала толпа мегалитических столбов, глумливо величаемая в баклужинской прессе Секондхенджем, хотя, согласно данным радиоуглеродного анализа, хвалёный английский Стоунхендж был нагромождён гораздо позже.

Сельские в рощу не заглядывали, справедливо считая капище заклятым местом. Городские – те как-то раз додумались, привели экскурсию и долго конались впоследствии, чья вина. Было из-за чего: одна туристочка, постояв в центре двойного каменного оцепления, вскорости впала в депрессию и траванулась, ещё двое любителей неолита угодили в психушку. Да и остряк-репортёр, прилепивший доисторическому памятнику насмешливое прозвище, тоже, говорят, добром не кончил.

– Ну и чего ради мы сюда пёрлись?

– Капиффе, – зловеще пояснил одутловатый визави Космического Разума. – Это капиффе!

– Видим, что капище. Пёрлись чего?

– Фто «фево»? Фто «фево»? – взволновался поэт. – Мефто – гибвое!

– Да, может, оно только для добрых людей гиблое! А он-то – колдун.

– Двя ффех! Двя ффех гибвое!

Жёлчный сухопарый Арсений нахмурился и, подойдя к покосившейся ребристой глыбе, потрогал коряво начертанный автограф: «Здесь был Ва…».

Дальше надпись обрывалась.

Обернулся к совиноглазому Артёму:

– Что скажешь?

Тот был очень недоволен происходящим. Если честно, ему ещё вчера не понравилась затея, предложенная косноязыким глашатаем Вселенской Гармонии.

– Негоже, – угрюмо приговорил он, изучив нагромождения камней.

– Чего негоже-то? – ворчливо переспросил старший товарищ.

Родоначальник гласной поэзии оглядывался то на одного, то на другого сообщника. В глазах его тлела жажда мести.

– Мы – коммунисты, Арсений, – сурово напомнил Артём. – Православные коммунисты. И не пристало нам прибегать к помощи вражьих сил. Дзержинский чему учил? Холодный ум, горячее сердце, чистые руки. Да и апостол Павел тоже…

– А мы разве прибегаем? – возразил сухопарый. – Заманить поганца в самую серёдку…

– И что будет?

– Н-ну… что-нибудь да будет.

– Капиффе! – с трепетом напомнил поэт.

– Примолкни, а? – посоветовал ему через плечо волчеухий Артём. – Без тебя знаем, что капище. Не слепые.

Постояли, посомневались. В дубраве орали вороны.

– А может, оно и неплохо, что вражья сила… – помыслил вслух более опытный товарищ Арсений. – Скажут: доигрался чернокнижник. Поделом ему…

– Да ерунда это всё! – взорвался Артём. – В английском Стоунхендже, что ни день, туристы толкутся, исследователи всякие – и ничего, живы-здоровы…

– Ну то Англия… – уклончиво отозвался Арсений. – А у нас, знаешь, всяко бывает… Как бы только узнать, действует оно или…

Взгляд его остановился на родоначальнике гласной поэзии.

– Вот на нём и проверим, – с мужской прямотой брякнул совиноглазый.

Будущая жертва попятилась в ужасе:

– Вы фто? Вы фто? Ф ума фофли?