Алая лента

– Я умею вышивать. Хочешь, вышью веточки плюща на лацканах зеленого жакета, который ты делаешь.

– Правда? – переспросила я, осторожно оглядываясь по сторонам. – А ты сможешь?

Роза показала мне язык. Это было так неожиданно, что я едва не рассмеялась, это могло бы стоить мне жизни. Смеяться во время проверки не разрешалось, как и разговаривать, но речь шла об одежде, поэтому я не могла сдержаться.

– Извини, я имела в виду спасибо, – прошептала я. – Плющ – это замечательно. Моя бабушка как-то вышивала белые атласные листья плюща на свадебном платье. Эти листья символизируют супружество, потому что они цепко и прочно прижимаются друг к другу.

– А еще плющ ядовит, – добавила Роза, и глаза у нее хитро блеснули.

Я собиралась положить… позаимствованный мной журнал на место. Но в тот день примерочная все время была занята, заказчицы финальный раз примеряли свои готовые вечерние платья для субботнего концерта. В какой-то момент дверь примерочной распахнулась, и я смогла заглянуть внутрь. Невзрачной и немолодой женщине Марта показывала платья, сшитые девушкой-жирафом, которую я встретила в свой самый первый день в мастерской. Жирафа звали Шона. Заказчицу я не знала, однако, судя по травянисто-зеленому креповому платью, надзирательницей она не была. Марта же прислуживала ей, как богине.

– Кто это? – спросила я некрасивую женщину Лягушку, которую на самом деле звали Франсин. Лягушка Франсин была мастерицей в пошиве громоздких простых вещей.

– Ты не знаешь, кто это? – удивилась Франсин. – Милая, это причина, по которой мы здесь. Это Мадам Г.

– Кто?

– Жена коменданта лагеря! И страстная любительница моды. Сначала у нее были всего две портнихи, работающие на чердаке ее дома, – он находится рядом с лагерем. Потом она открыла эту мастерскую, чтобы офицерские жены и надзирательницы тоже могли красиво одеваться. Они завидовали ее модным нарядам. А этот мальчик ее сын.

Я снова заглянула в дверь и увидела в примерочной маленького мальчика. Рот раскрылся от удивления. Здесь вы не увидите детей. Никогда. На мальчике были хорошо отглаженные шортики и рубашка, волосы разделены пробором и аккуратно причесаны. Обувь начищена до блеска.

Мальчик прищурился и посмотрел на нас. Франсин изобразила гримасу и жестом показала, как висельная петля затягивается вокруг шеи. Мальчик испуганно отпрянул и уткнулся в юбки своей матери.

– Однажды их всех повесят за то, что сделали они с нами, – прошептала Франсин. – Отца, мать, всю гнусную семейку.

– Он всего лишь ребенок, – возразила я.

– Как и ты, дорогая. Как и все те дети, которые вылетели отсюда дымом через трубу крематория. Пуф!

Когда я впервые услышала о том, что здесь людей «отправляют в трубу», то думала, что те просто прочищают ее от сажи, как трубочисты. И как бы мне хотелось верить в это, дыма было слишком много; слишком много пепла. И слишком много людей, которые исчезали, едва успев оказаться здесь.

Не думай об этом. Думай о платье.

Я еще раз взглянула на нарядную Мадам Г., самую важную заказчицу в нашей маленькой лагерной вселенной. Взглянула, стараясь запомнить ее лицо, цвет волос и глаз, ее фигуру. И тут же решила для себя, что когда-нибудь буду шить для нее. Портнихе нужен внушительный список престижных заказчиков. В противном случае придется одевать любого, кто войдет в твою мастерскую.

Дверь примерочной плотно закрыта. Слишком рискованно пытаться вернуть журнал на место сейчас. И я подумала, не оставить ли его мне у себя? Почему нет? Потому что Роза знает? Это было мне безразлично.

Я вспомнила, как Франсин просила оставить для нее обрезки бумаги. Дождавшись, когда стоящая в дальнем углу мастерской фигура отвернется, я аккуратно вырвала из журнала страничку с рекламными объявлениями. Люди продавали вещи, о существовании которых я уже начала забывать. Духи. Туалетное мыло. Туфли на высоком каблуке. Я вспомнила, как бабушка водила меня в магазин перед началом учебного года. На ногах у нее были туфли с небольшими, слегка потертыми с боков, каблуками. Я была в своих скучных школьных туфлях, но это не помешало мне разглядывать выставленные в витрине вечерние туфельки, покрытые пайетками и усыпанные стразами.

«Красотой сыт не будешь», – пробормотала, глядя на них, бабушка. Что бы это ни значило.

Ходили невероятные слухи о каком-то магазине в Биркенау. Они называли его универмагом. Говорили, что это просто земля изобилия. В бараке за колючей проволокой в это было сложно поверить. Но однажды жираф Шона пришла в мастерскую, с ног до головы увешанная пакетами.

– Там есть все, – сказала она, убедившись, что Марта ее не слышит. – Все на свете!

Пока Марта отчитывала какую-то портниху и не видела, я протянула под столом Франсин вырванную из журнала страницу.

– Тебе все еще нужна бумага?

Франсин взяла ее и возвела глаза к потолку, словно говоря с сарказмом «Большое спасибо!». Я надеялась, что ей будет не важно, что на странице напечатаны только рекламные объявления.