Когда в четыре тридцать утра раздался свисток и начали кричать капо, я уже была готова — насторожившаяся, сгорающая от нетерпения, полная решимости. Пользуясь суматохой, всегда царившей перед построением на утреннюю проверку, я, лавируя между барачными блоками, рванула в госпиталь. Пришло время попрощаться с Розой и объяснить ей, куда и почему я исчезаю.
Дверь госпиталя оказалась заперта.
Свистки становились громче. Времени у меня не было.
Я постучала в находившееся рядом с дверью окно, и в нем появилось лицо. Это была медсестра Утка. Я указала ей на дверь. Лицо Утки осталось тупым, без проблеска мысли. Я жестами показала, что мне нужно войти. Никакой реакции.
Я вытащила из-под своей головной повязки пару помятых сигарет.
— Они будут твоими, если ты позволишь мне повидать Розу, — тихо сказала я.
Лицо Утки исчезло, затем появилось вновь, теперь уже в другом окне. Утка изо всех сил налегла на раму, и окно слегка приоткрылось — на щелочку, не больше. Я подошла ближе. Мое дыхание слетало с губ облачками морозного пара.
— Дверь заперта, — покачала головой Утка.
— Я знаю! Так отопри ее!
— Не могу.
Я быстро оглянулась по сторонам. Времени у меня совсем не осталось. Окно было слишком маленьким, чтобы забраться через него внутрь, я никогда в такую дырку не пролезу.
— Тогда скажи ей, чтобы она сюда подошла. Позовешь?
— Не выйдет.
— Ну а хотя бы передать ей на словах ты можешь? Скажи Розе… — А что, собственно, я могу ей сказать? Что я покидаю ее после стольких месяцев, которые мы провели вместе? Что я собираюсь бежать из лагеря? Слишком велика опасность, что Утка раньше времени разболтает об этом повсюду. — Передай ей, что я была здесь, — слабым голосом сказала я. — Передай, что я приду, и… Впрочем, нет… ладно! Вот…
Еще раз оглянувшись по сторонам, я полезла под свое платье и осторожно вытащила из потайного кармашка квадратный конвертик, сложенный из вырванного листа «Мира моды». На одной стороне этого листа была реклама духов «Синий вечер», на другой — фотография пальто из серой шерсти. Утка внимательно следила за тем, как я разворачиваю бумагу. Блеснуло золото и стекло. Мое кольцо. Моя мечта о модном салоне. Моя надежда.
— Вот, возьми, это все, что у меня есть. Найди лекарства для Розы, купи ей витамины, еды, одеяло. Все, что сможешь. Присматривай за ней до тех пор, пока я не вернусь, слышишь? Обещай мне, что ты…
В щелку просунулась бледная рука, схватила кольцо и снова спряталась внутрь. И окно захлопнулось.
Проверка всегда длится целую вечность, но сегодня мне казалось, что она вообще не закончится никогда. Неужели все действительно случится, как задумано, и я смогу сбежать отсюда? У Розы есть кольцо, и с ней все будет в порядке. С Розой все будет в порядке, а мы, как обещал Хенрик, очень скоро сюда вернемся на танках — бум! — и весь проклятый Биркенау пылает, а я танцую на его развалинах.
Как только вновь раздались свистки и группы заключенных поспешили на работу, я тоже бросилась бегом к назначенному месту встречи. Рядом со мной бежал Хенрик, мой верный Пес.
— Следуй за мной, в нескольких шагах позади, — тихо сказал он. — И не смотри по сторонам, смотри вниз.
Хенрик заметил, что я колеблюсь, остановился и сказал, положив мне на плечи свои ладони:
— Посмотри на меня, Элла. Посмотри на меня! Ты все делаешь правильно, не сомневайся. Вместе мы с тобой сможем все.
— Вместе, — эхом откликнулась я.
Хенрик отпустил меня, повернулся и побежал дальше.
Мне было очень трудно бежать по Биркенау вслед за Хенриком, делая вид, что при этом не происходит ничего из ряда вон выходящего. Я ждала, что на нас набросятся собаки или охранники или все вместе.
И все это время я думала о Розе, о том, сколько еды и лекарств можно будет купить ей на то золотое кольцо. Наверняка достаточно, чтобы она продержалась до тех пор, пока я не вернусь сюда с армией славных освободителей! Но тут меня вдруг посетила ужасная мысль — а что, если Утка просто присвоит кольцо и ничего для Розы не сделает? Как же глупо было с моей стороны отдать ей мое сокровище! Конечно, Утка его придержит. Представляю, как смеялась бы надо мной Марта, узнай она о том, что я сделала! Она всегда твердила мне, что быть мягким глупо. И так оно и есть. Дура, дура, дура!
Мы забежали в какую-то темную хибару, где Хенрик заранее спрятал гражданскую одежду.
— Вот, переодевайся. Скорее, — сказал он. — Мы должны быть готовы к следующему этапу операции. И не смущайся, — добавил он, усмехнувшись. — Я на тебя не смотрю.
Я покраснела. До сих пор я еще никогда не оставалась в темноте наедине с мужчиной. И вообще одна я практически никогда не оставалась после того, как попала в Биркенау. Здесь вокруг постоянно были люди — женщины на работе, женщины на проверке, надзирательницы, капо… и Роза. Рядом всегда была Роза.