Алая маска

— Ничего мне не известно, — сухо сказала она.

— Вы ведь ведете книги?

— Книги? Я веду медицинские записи. Что болит, и как я вспоможение оказала. А кто мои пациенты, так я паспортов не спрашиваю.

Она отвернулась к окну с гордым видом, но я видел, что она испугана и напряжена.

— Да ну что вы, Христина Ивановна, — укорил я ее, — наверняка спрашиваете. Обязаны спрашивать. А то как вы налоги уплачиваете?

Она вспыхнула.

— А вот уплачиваю! Сполна и вовремя! Егор Филидорович никогда не жалуется, всегда доволен! — Видимо, этот Егор Филидорович был местным податным, представителем Министерства финансов. Еще бы ему быть недовольным, все они пьют и едят за счет тех, с кого налоги собирают. Худых, неупитанных податных я в жизни не встречал. — Только при чем тут дом Реденов?

— Христина Ивановна, — примирительно заговорил я, — я ведь не податной инспектор. И домом Реденов интересуюсь не потому, чтобы с ваших пациентов сборы не были уплачены, а исключительно в связи с совершенным убийством.

— Святый Господи! Надоели уже с вашим убийством! Что вы мне все про убийство! — Хоть акушерка и старалась сохранить обиженный вид, но заметно было, что она испытала некоторое облегчение, когда я отказался от темы уплаты податей.

Конечно, Христина Ивановна далеко не со всех своих доходов уплачивала необходимые сборы, как это делали и все остальные вольнопрактикующие доктора. Кое-какое вознаграждение наверняка полностью шло в ее карман, но я действительно не податной инспектор.

— Мне вот известно, уважаемая Христина Ивановна, что вы оказывали помощь некой Емельяновой Анне. Так?

— Не знаю я никакой Емельяновой Анны! — акушерка вздернула подбородок.

— Но баронессу-то, Ольгу Аггеевну, знаете ведь? — гнул я свое. — Так Анна Емельянова пришла от нее, по ее рекомендации.

— Какая баронесса? Какая Ольга Аггеевна? — притворилась акушерка.

— Ну как же! Баронесса Реден. А ведь Ольга Аггеевна при смерти, — заметил я невзначай.

— Как — при смерти? — ахнула акушерка. — Свя-тый Господи, как же это? Такая хорошая женщина…

Поняв, что она себя выдала, акушерка прикусила губу и опасливо глянула на меня. Я благородно не стал ловить ее на слове и сделал вид, что не заметил ее проговорки.

— Ничего плохого нет в том, что баронесса пользовалась вашими услугами, — сказал я, но акушерка запротестовала.

— Нет-нет, что вы! Моих услуг не было! Баронессу пользовали у господина профессора Флоринского, в медико-хирургической… — она осеклась, да меня и не занимало нисколько, кто же пользовал баронессу. Меня интересовала в большей степени ее прислуга, о чем я и сообщил Христине Ивановне.

Наверное, по зрелому размышлению, она решила, что от того что выдаст следствию интимные тайны прислуги, сама баронесса много не пострадает, и я постарался, как мог, укрепить ее уверенность в том.

— Ну была такая Анна Емельянова, — неохотно признала она. — Но я ее в книгу еще не успела занести…

Ну конечно, не успела, подумал я, поскольку вознаграждение от этой пациентки было щедрым, а услуга незаконной, и Егор Филидорович о том вряд ли узнает.

— Христина Ивановна, — напомнил я, — не податной я, а следователь. Книги смотреть не буду, вы мне так, на словах скажите.

Конечно, не будь я отстранен и не приди сюда незаконно, тайком выведывать то, о чем по должности уже не имел права выведывать, мне следовало бы посмотреть книги и вообще забрать их в качестве доказательства. Но откуда Христине Ивановне, напуганной визитом должностного лица, о том знать?

— Ну… Была такая Анна Емельянова. Лечилась от одной женской болезни…

Конечно, от женской болезни, именуемой нежным сердцем, подумал я.

— Диагноз меня не интересует, — успокоил я Христину Ивановну, которая все равно, под страхом какого угодно наказания, не призналась бы в подпольном аборте.

— А что же вас интересует? — изумилась акушерка.

— Все, что вы знаете про Емельянову.

— Не понимаю вас…

Бедная Христина Ивановна совсем была сбита с толку.

— Не пойму, что вы хотите знать? — растерянно повторила она.

— Начнем с того, как выглядела ваша пациентка? Какого росту, сложения, какова прическа…

Я был почти уверен, что описание пациентки не совпадет с портретом юной простодушной Анюты. Сердце мое екнуло, когда я готовился услышать описание черных глаз и пепельных кудрей молодой баронессы.

Христина Ивановна вовсе не была уверена в том, что ей следует давать правдивое описание пациентки, пришедшей по рекомендации Ольги Агеевны Реден, но все же дрожащим голосом стала говорить:

— Что ж… Росту она высокого, лет ей — двадцати еще нету… Сложение хрупкое. Одета хорошо, но скромно. И… странно как-то. Чего вам еще?

— Волосы, волосы какие? — с замиранием сердца спросил я. Что-то скажет акушерка?

— О, волосы у ней хорошие! Очень хорошие, — оживилась г-жа Имеляйнен, приглаживая свою и без того гладкую голову. — Как это по-русскому? Красные такие, медные кудри, — она смущенно улыбнулась, — очень красивая барышня.

— Медные? — переспросил я, не веря свои ушам. — Вы хотите сказать, она была рыжая?

— Вот-вот, рыжие волосы, очень густые, здоровые. Красивая прическа, высокая.