Алая маска

— Скажите, Людвиг, — нерешительно обратился я к нему, желая подсознательно увести разговор от своих промахов, выраставших теперь до невероятных размеров. — Вы лучше меня ориентируетесь во всех этих тонкостях, я же не обладаю вашим чутьем… Скажите, замечали вы, что Залевский пристрастен ко мне и будто бы неприязнь испытывает? Еще до сегодняшнего моего faux-pas[5] в полицейском управлении, конечно, тут я бы сам себя невзлюбил, мягко говоря. Или я мнителен?

Маруто посмотрел на меня с некоторым смущением и сразу отвел глаза.

— Нет, вы не мнительны, — ответил он с видимым усилием. — Залевский и вправду вас не жалует.

— Но за что же?! Что я сделал такого, что вызвал его неприязнь?!

Маруто молчал, и я в запальчивости даже повысил на него голос:

— Ну же, Людвиг! Если знаете что-то, не таите от меня!

— Не уверен, что вам полегчает от этого знания, — все так же глядя в сторону, неохотно сказал Маруто.

Я взволновался еще больше. Что такого порочащего видят они все в моей личности или в моих поступках, что дает им право меня презирать? И Людвиг ведет себя так, будто знает про меня что-то неприличное…

Стиснув зубы, я дал понять Людвигу, что готов выслушать ужасную правду, и что хуже мне быть уже не может. И Людвиг, явно испытывая неудобство этического свойства, запинаясь и мямля, сказал мне действительно ужасные вещи, которые буквально раздавили меня.

— Знаете, Алексей, не мое дело судить… Про вас говорят злые языки… Заметьте, я не сужу вас никоим образом, и не мое это дело, но…

— Да говорите же! — вскричал я в гневном нетерпении, раздраженный этими экивоками. Мару-то испуганно на меня посмотрел.

— В том дело, что… Короче сказать, про вас ходят слухи, будто вы живете в греховном союзе с вашей кровной родственницей. Вашей теткой.

— Что-о?! — услыша это, я не мог сдержать истерического смеха, но подавился им. — Что за бред?! Кто распускает эти слухи?

Маруто пожал плечами. Он был очень смущен, такая откровенность далась ему нелегко. Но как случилось, что обо мне вдруг стало ходить такое мнение? И как вышло, что за моей спиной мусолили эти гадости, а я ни сном ни духом про них не догадывался?!

— Я слышал, как Залевский высказался, что подобная безнравственность не может быть сочетаема с должностью судебного следователя, однако связи вашей тетки перевесили, — робко добавил Маруто, но мне уже было достаточно. Я был уничтожен.

— Но ведь у вас там какая-то темная история, Алексей? — осмелился спросить Маруто. — Никто не знает, где ваши родители. В доме вашей тетушки вы живете уже лет пятнадцать, не так ли? А она женщина еще не старая, и весьма привлекательная, так что союз ваш извинителен…

— Перестаньте! — закричал я, не сдержавшись, потрясая кулаками перед лицом Маруто.

Он испуганно замолк.

— Как вы смеете повторять этот отвратительный слух?! Как вы смеете в глаза мне его повторять! — орал я, не видя ничего перед собой, чувствуя только, как земля уходит у меня из-под ног. Я мог бы, наверное, убить сейчас того, кто повторит мне эту гадость еще раз.

Маруто молчал, видимо, чувствуя, что любое сказанное слово вызовет еще больший взрыв. И его молчание меня отрезвило. Я постепенно опомнился, разжал кулаки и затих.

Не говоря ничего, Людвиг налил из графина воды в толстостенный стакан и опасливо подвинул мне по столу. Дрожащей рукой нашарив стакан на столе, я схватил и опустошил его одним глотком, со стуком поставил на стол, и этот звук отрезвил меня окончательно.

— Простите за эту вспышку, — сказал я Людвигу, все еще тяжело дыша, и тот лишь согласно кивнул головой. Не лишился ли я последнего искреннего товарища, не умея держать себя в руках?

Но нет, убедившись, что мое возбуждение прошло, Людвиг стал смотреть на меня по-прежнему доброжелательно. И чтобы не нервировать его лишний раз, я принял решение не ставить его в известность о своих планах. Если я посвящу его в намерение самолично разыскать и задержать беглого Гурия Фомина, а затем учинить тому пристрастный допрос, прежде чем сдать в руки полиции, я еще раз заставлю славного малого поволноваться. А он и так много натерпелся по моей вине.

— Ладно, — сказал наконец Людвиг. — Сидите здесь, я постараюсь убедить руководство отдать мне дело.

— Но как, черт возьми, вы это сделаете?

— Предоставьте все мне. Думаю, вы не будете в претензии, если я вас запру ненадолго? Лучше, чтобы вас здесь не видели, — сказал он извиняющимся тоном, и я его понял.

Выйдя из кабинета, он запер меня на ключ снаружи и удалился быстрым шагом по коридору. Мне оставалось только ждать его возвращения. Думать я ни о чем не мог, и снова мучительный голод, усугубленный нервным состоянием, подступил мне к горлу. Пожалуй, я убью одним выстрелом двух зайцев: сейчас пойду не домой, хоть и обещал Залевскому исполнять требования домашнего ареста; но в моем положении это извинительно.