Алая река

Офицер Клир поступил в Лигу совсем молодым. Ему было всего двадцать семь лет. Но мне эти двадцать семь казались глубокой зрелостью, предполагающей развитое чувство ответственности. У офицера Клира был маленький сынишка, о котором тот с восторгом рассказывал; но обручального кольца он не носил, ни о жене, ни о подруге не упоминал. Устроившись в уголке просторной, как кафетерий, комнаты, где мы делали домашнее задание, офицер Клир утыкался в книгу. Время от времени он поднимал взгляд над страницей, озирал нас – не шалим ли? не отвлекаемся ли? – и снова возвращался к чтению. Длинные голенастые ноги у него, вероятно, затекали, и он их то вытягивал, то закидывал одну на другую. Довольно часто Клир вставал и обходил нас по одному, склонялся над каждым, спрашивал, что задали и все ли получается, и указывал на ошибки. Он был строже всех офицеров в Лиге. Не хохмил с детьми, как другие. Лицо его почти постоянно выражало задумчивость. Кейси офицера Клира на́ дух не выносила.

Зато я жизни без него не мыслила. Офицер Клир внимательно выслушивал каждого, кто бы к нему ни обратился; глядел в глаза и чуть кивал – дескать, понимаю, всё понимаю. И вдобавок он был красивый. Черные волосы зачесывал назад, ба́чки носил самую чуточку длиннее, чем, наверное, полагалось по уставу (в 1997 году бачки были в тренде). Сдвигал темные брови, если какой-либо пассаж в книге казался ему особенно интересным. Плюс высокий рост, широкие плечи и легкий налет старомодности – словно Клир шагнул в эту казенную комнату прямо с экрана, прямо из фильма тридцатых-сороковых годов. Да еще учтивость. Однажды Клир придержал для меня дверь и, пока я стояла, совершенно опешившая, принялся нахваливать мою прилежность в занятиях, называя ее «редкостным даром». Поскольку я не двигалась с места, он простер вперед руку – мол, после вас – и чуть нагнул голову в галантном поклоне. Я была потрясена. С тех пор каждый день я занимала место всё ближе к офицеру Клиру, и вскоре нас разделял лишь узкий проход между столами. Сама я с Клиром никогда не заговаривала – только еще тщательнее и внимательнее делала домашние задания в надежде, что Клир заметит и при всех похвалит мое усердие.

Наконец надежда оправдалась.

В тот день офицер Клир учил нас играть в шахматы. Мне сравнялось четырнадцать. Я пребывала в фазе максимальной закомплексованности. Рта почти не раскрывала; мучилась из-за прыщей, из-за нечистых волос и тела (на водопроводной воде, как и на отоплении, Ба тоже экономила); стеснялась обносков (в благотворительном магазине Ба вечно доставались вещи либо на два размера больше, либо на два размера меньше, чем надо).

Но, страдая по поводу внешнего вида, я чрезвычайно гордилась своим умом. Мне нравилось воображать ум великолепным драконом, спящим на куче сокровищ, охраняющим эти мои тайные сокровища от всех, в первую очередь – от Ба. На них я уповала, ибо верила: однажды они спасут нас обеих – меня и Кейси.

В тот день, невероятным умственным усилием, проявив чудеса сосредоточенности, я обыграла почти всю нашу группу. Нас, полуфиналистов, осталось четверо. Все взгляды были устремлены к нам, а взгляд Клира я ощущала на физическом уровне, хотя сам офицер стоял где-то сзади, невидимый мне. Сутулой спиной, торчащими лопатками я чувствовала: вот он, здесь, совсем рядом – высокий, широкоплечий, прочный, как скала. Вот он затаил дыхание. Вот выдохнул. Вот снова затаил.

Я вышла в финал.

– Отличная работа, – прокомментировал офицер Клир, и я расправила плечи и тут же снова их ссутулила. Всё это молча.

И вот решающая игра – с мальчиком старше меня, «сделавшим» половину отряда. Он, тот мальчик, уже несколько лет серьезно занимался шахматами. Он и меня вмиг «сделал».

Ребята расходились по домам, но офицер Клир медлил. В итоге мы остались наедине – он, высокий, сильный, уперевший руки в бока, и я – выдохшаяся после матчей, пунцовая под его взглядом, не смеющая поднять глаз.

Офицер Клир медленно протянул руку, взял моего поверженного короля, сделал им правильный ход. Затем опустился на колени передо мной, сидевшей за столом, и тихо спросил:

– А раньше ты в шахматы играла, Микаэла?

Он всегда называл меня Микаэлой, и я это ценила особо. Кличка «Мики», придуманная бабушкой, меня коробила; тем неприятнее было, что ее подхватили все – и родня, и одноклассники, и учителя. Кстати, мама тоже использовала мое полное имя; по крайней мере, мне так помнится.

Я покачала головой – дескать, нет. Говорить я просто не могла.

Офицер Клир кивнул. И произнес:

– Я очень, очень впечатлен.

* * *

И начал учить меня шахматам. Каждый день он уделял двадцать минут мне одной. Показывал, как открыть игру гамбитом, объяснял, какие еще бывают стратегии.

– Ты чрезвычайно способная, Микаэла, – говорил офицер Клир. – А как у тебя в школе?

Я пожимала плечами. Краснела. При нем я всегда была красная, кажется, не только лицом, но и всем телом. Кровь пульсировала во мне бурно, выбивала в висках: «Я – живая! Живая!»

– Н-нормально, – мямлила я.

– Значит, стремись, чтобы было отлично, – напутствовал офицер Клир.