Алатырь-камень

— Промедлил, — укоризненно заметил один из людей в черном другому.

— Исправлюсь, — виновато выдохнул тот в ответ.

— Нет, — отрезал первый безжалостно. — Меняйся с Родионом. Будешь оттаскивать. Званко, теперь ты впереди, — последовал короткий приказ.

И тени скользнули дальше по главной улице Константинополя Месе[3] в сторону Филадельфия. Совсем недавно эти люди уже были здесь. Некоторые изображали надсмотрщиков, а остальные — рабов. На этот раз они играли гораздо более привычную для себя роль воинов специального назначения. Каждый знал назубок, что именно ему предстоит выполнить.

К тому же это была далеко не первая их прогулка по ночному городу, так что они приблизительно знали, где именно повстречаются с очередным патрулем ночных стражников и даже сколько тех будет.

В районе Филадельфия ожидаемый патруль не появился. Это означало, что он до Месомфала[4]

еще не дошел, а встретится им чуть дальше. Так и получилось. Троица мертвых стражников улеглась головами к стене, отделяющей Месу от монастыря Христа Акаталиптоса[5].

Третья по счету стража попалась им намного позже, на площади Тавра. Этих разместили прямо возле бронзовых статуй императора Феодосия и его сыновей. Воины задержались на площади лишь на несколько секунд — ополоснули руки и ножи в нимфее, куда сливались воды самого главного акведука Константинополя, водопровода императора Валента. Медлить было нельзя — впереди их ждал последний, четвертый патруль.

Миновав Анемодулий[6], первый из спецназовцев остановился. На его призывный тихий свист сзади из темноты мгновенно выступили еще пятеро.

— Вам торговые ряды и Артополий[7], — последовала короткая команда, и почти тут же вся пятерка послушно нырнула влево.

— После форума Константина меняетесь, — раздалось еще одно распоряжение, и десять черных теней, несущих с собой безжалостную скорую смерть, двинулись дальше, бесшумно огибая Порфирную колонну.

Еще дважды человек, плавно скользящий в своем беге, отрывисто бросал распоряжения, рассылая пятерку за пятеркой то влево — к кварталам медников и ювелиров, то вправо — к ипподрому, высившемуся сплошным черным пятном.

А вот уже и площадь Августеона[8]. Справа перед ними открылся вход в Большой дворец, а слева застыла громада церкви Святой Софии. Впереди чернели безобразными проломами стены старых полуразрушенных общественных бань Зевксиппа[9]. Фигуры застыли, ожидая новой команды старшего.

— Передохнуть, — коротко распорядился тот, доставая из-за пазухи какой-то сверток, разворачивая его и что-то на себя напяливая.

Облачившись в саккос[10], хотя и значительно более свободный, чем того требовала тогдашняя мода, он критически осмотрел себя, недовольно поморщился и махнул рукой.

— Сойдет, — буркнул он вполголоса и повелительно произнес: — Фляжку!..

— Слышь, Торопыга, может, я пойду? — робко предложил кто-то из его спутников. — Дозволь, а?

— Фляжку, — не ответив, нетерпеливо повторил тот, протягивая руку. — А ты, Родион, если будет все удачно под Халкой, пойдешь следующим, в Нумера[11].

Он закрыл глаза, сосредотачиваясь, затем откупорил фляжку, легонько пригубил из нее, плеснул немного прямо себе на грудь и двинулся вперед.

Бронзовые ворота, открывающие дорогу в комплекс палат Большого императорского дворца, которые именовались Халкой, только назывались воротами. На самом деле они представляли собой большую прямоугольную залу с колоннами и аркадами под куполом. Мраморные стены залы были щедро украшены разноцветными мозаиками, изображавшими победы императора Юстиниана 1[12], а посредине мраморного пола возвышался так называемый порфирный пуп — символ того, что византийская столица находилась в самой середине мира.

Здесь же, вдоль стен, были размещены статуи императоров, царских родственников и полководцев. Впрочем, ряд плит был уже расколот, у одних статуй не хватало ушей, у других — носа, у кого-то был стесан подбородок, а у самой ближней ко входу недоставало половины белоснежных кудрей.

И уж совсем чужеродным элементом среди всей этой былой роскоши красовались грубо воткнутые в стены и ярко полыхающие факелы, щедро покрывающие черной копотью две нарядные цветные фрески, размещенные ближе к потолку.

Возле одного из светильников лениво сидел воин, небрежно прислонивший к стене свою алебарду. Возле него в такой же ленивой позе стоял другой. Увесистая секира служила ему подпоркой. При виде фигуры, выступившей из темноты, оба насторожились, а сидящий резво вскочил на ноги.

— Wer da?[13] — прорычал вскочивший.

— Да заплутал я маленько, — заплетающимся голосом пробормотал человек и пьяно пошатнулся, едва не упав, отчего содержимое фляги, которую он сжимал в руке, едва не выплеснулось.

Караульные принюхались, затем переглянулись.

— Was ist das?[14] — вновь сурово произнес вскочивший, но его товарищ, все время пристально смотревший на фляжку, отстранил приятеля в сторону и поманил случайного гостя к себе:

— Herum, herum[15].

Язык жестов — самый интернациональный, так что фигура, шатаясь из стороны в сторону, послушно двинулась вперед, пьяно лепеча: