Альбер Саварюс

Родольф вышел, кусая губы, не получив приглашения ни войти в дом, ни осмотреть цветники, разбитые между его фасадом и берегом. С этой стороны над первым этажом была устроена деревянная галерея с покатым навесом, шедшая, по швейцарскому обычаю, вдоль всего здания. Родольф похвалил изящество постройки и выразил предположение, что с галереи открывается чудесный вид, но все было напрасно. Простившись с Бергманами и оставшись один, он почувствовал себя дураком, как всякий одаренный умом и воображением человек, обескураженный неудачей плана, на успех которого рассчитывал.

Вечером Родольф катался на лодке по озеру, вокруг мыса; добрался до Брюнена, Швица и вернулся с наступлением ночи. Издалека он заметил открытое, ярко освещенное окно, слышал звуки фортепьяно и мелодичный голос. Молодой человек велел остановиться, чтобы насладиться чудесно исполняемой итальянской арией. Когда пение прекратилось, Родольф велел причалить к берегу, а затем отослал лодку и обоих гребцов. Рискуя замочить ноги, он уселся на куче изъеденных волнами камней, над которой возвышалась частая изгородь из колючих акаций; вдоль нее тянулась аллея молодых лип. Через час над головой Родольфа послышались шаги и разговор; долетевшие слова были итальянскими, их произносили два молодых женских голоса. Воспользовавшись моментом, когда собеседницы находились у одного конца изгороди, Родольф бесшумно проскользнул к противоположному концу. После получасовых усилий ему удалось найти место, откуда можно было, оставаясь незамеченным и неуслышанным, увидеть обеих женщин, Когда они приблизятся к нему. Каково же было удивление Родольфа, когда он узнал в одной из женщин маленькую немую! Она говорила по-итальянски с мисс Ловлес. Было одиннадцать часов вечера. На озере и вокруг дома царила такая тишина, что обе женщины, должно быть, чувствовали себя в безопасности; лишь они одни не спали во всем Жерсо. Родольф сообразил, что немота служанки была вынужденной хитростью. Судя по тому, как они говорили по-итальянски, это был их родной язык. Родольф заключил из этого, что они выдавали себя за англичанок из каких-то тайных побуждений.

«Это итальянки-эмигрантки, — подумал он, — изгнанницы, без сомнения, имеющие основания опасаться австрийской или сардинской полиции. Они ожидают наступления ночи, чтобы гулять и разговаривать в полной безопасности».

Тотчас же Родольф лег на землю и пополз вдоль изгороди, как змея, пока ему не удалось найти проход между двумя кустами акаций. Рискуя разорвать платье и оцарапать спину, он пробрался сквозь изгородь, когда мнимая мисс Фанни и ее мнимонемая служанка находились на другом конце аллеи; затем, когда они приблизились на расстояние двадцати шагов, по-прежнему не видя его, так как он скрывался в тени изгороди, довольно ярко освещенной луной, Родольф внезапно поднялся.

— Не бойтесь меня, — сказал он по-французски, — я не шпион. Вы эмигрантки, я догадался об этом. А я француз; один ваш взгляд приковал меня к Жерсо.

Внезапно Родольф почувствовал острую боль от стального лезвия, вонзившегося ему в бок, и упал навзничь.

— Nel lago con pietra,[4] — шепнула ужасная немая.

— Ax, Джина! — воскликнула итальянка.

— Она промахнулась, — сказал Родольф, извлекая из раны стилет, натолкнувшийся на ребро. — Но чуточку повыше, и он попал бы прямо в сердце. Я виноват, Франческа, — продолжал он, вспомнив имя, несколько раз произнесенное маленькой Джиной, — я не сержусь, не браните ее! Счастье говорить с вами стоит удара кинжалом. Только покажите мне дорогу, мне надо вернуться в дом Штопферов. Будьте спокойны, я никому ничего не скажу.

Франческа, придя в себя от удивления, помогла Родольфу подняться и сказала несколько слов Джине, глаза которой наполнились слезами. Обе женщины усадили Родольфа на скамью, сняли с него верхнее платье, жилет, галстук. Джина расстегнула его рубашку и высосала из раны кровь. Франческа, оставив их на минуту вдвоем, вернулась с большим куском английского пластыря и приложила его к ране.

— Вы можете теперь дойти до дому, — сказала она. Они взяли его под руку, и Родольф был отведен к калитке, ключ от которой находился в кармане передника Франчески.

— Говорит ли Джина по-французски? — спросил он ее.

— Нет. Но не волнуйтесь, — сказала Франческа с некоторым нетерпением.

— Позвольте мне посмотреть на вас! — продолжал с нежностью Родольф. — Ведь я, быть может, долго не смогу прийти.

Он прислонился к одному из столбов калитки и взглянул на прекрасную итальянку, позволившую любоваться ею целую минуту, среди дивной тишины, при свете луны, озарявшей красивейшее из швейцарских озер.