Пистолет исчез. Алекс шагнул к Лэн и обнял её. Та стояла неподвижно, как большая кукла. Он прошептал ей что-то на ухо – Фрей не расслышала ни слова – и отпустил.
Лэн, медленно переставляя ноги, вышла из комнаты.
Алекс, задумчиво склонив голову на бок, проводил её глазами, и повернулся к Фрей. Он снова вернул себе прежнее обличье: такое притягательное для многих, и бесстыдно лживое для тех, кто знал его ближе. На расстоянии распоротого когтями живота, например.
Его улыбку, адресованную Фрей, приняли бы за эталон искренности в любой точке Эйоланда.
– Извини. С ней всё будет в порядке. Она сейчас ляжет спать и, когда проснётся, ей станет лучше.
Фрей, стараясь скрыть дрожь, плеснула из бутылки себе в блюдце. Подобные улыбки Алекса на неё давно уже не действовали.
Спирт, обжигая, вскипел и устремился по пищеводу, унимая тревогу и беспокойные пальцы.
– Зачем? – наконец выдавила она.
– Ты про слёзы? Я сам не умею плакать. Когда-то, очень давно – умел. Но позабыл их вкус. Мне захотелось его вспомнить.
На несколько секунд Фрей прикрыла глаза. Было бы здорово не открывать их до завтрашнего утра, подумалось ей.
Но она всё-таки их открыла.
Леопард стоял там же – под маской смущённости и виноватости. Будто бы в самом деле в них верил.
– Ты действительно больной психопат, Алекс, – она устало откинулась на подушку дивана.
Но леопард не обиделся.
– Я знаю, Фрей. В одном из миров есть поговорка: кто долго сражается с драконами, сам становится драконом.
– Понятия не имею, кто такие драконы, но смысл мне ясен.
Леопард подошёл к её дивану и присел рядом.
– Фрей?
– Да?
– Обними меня.
– Что?
Он не ответил. Фрей поставила чашку на стол. Её страх и ненависть исчезли – на них совсем не осталось сил. Она обняла его, положив ему голову на плечо. Он тоже обнял её в ответ, закинув свой хвост ей на колени, и тесно прижался.
Фрей поняла: Алексу просто необходимо с кем-то побыть рядом. Каким бы он ни был – монстром или психом с раздвоением личности, но сейчас он испытывал грусть и боль. Ему хотелось ощущать кого-то рядом, живого и теплого. Вряд ли у него есть друзья – а даже монстрам иногда хочется, чтобы они были.
Они сидели долго, закрыв глаза, и слушая дыхание друг друга. Наконец, Алекс отстранился и повернул к ней лицо. Взяв её двумя руками за плечи, он благодарно лизнул её в нос.
– Спасибо, Фрей.
Они помолчали.
– А у тебя в действительно есть секрет? – нарушила молчание Фрей. Она продолжала обнимать Алекса, а тот не торопился отстраняться.
– Конечно, есть.
– Я про бессмертие.
– Да нет никакого бессмертия, Фрей. В смысле, его не существует. А секрет у меня и вправду имеется.
– И каков он?
Алекс ещё раз лизнул её в нос, на этот раз насмешливо.
– Он ведь на то и секрет. Спроси лучше Лэн.
– Думаешь, она знает?
– Возможно. Другой вопрос, что даст его знание, – Алекс горько усмехнулся. – Убить меня возможно и без него.
– Но ведь…
– Те банды не умели воевать, Фрей. А я умею. И мне действительно везло. Но команда спецназа из Абрафо или подразделение из Юда легко обложат и загонят меня. Арест в ресторане, например, провели быстро и слаженно. Я даже врезать никому не успел. Поэтому я и бегаю от них.
Фрей отпустила его, но осталась сидеть рядом.
– У тебя совсем никого нет, Алекс?
Алекс промолчал. Он думал о Мисе. И о том, что совершенно зря напугал Лэн, но не знает, как перед ней извиниться.
Фрей поняла его молчание по-своему.
– Если хочешь, можешь приезжать сюда и сидеть рядом со мной. При условии, если не станешь больше пугать Лэн.
– Я буду стараться, – пообещал леопард. – Пойдём, покажешь мне то самое новое оружие.
***
Мирс Джеро сидел за служебным компьютером, изучая сводки. Его небольшой кабинет пропах казёнщиной. И вид имел сугубо казённый. Да такой, что у любого посетителя сводило скулы: тесный, обветшалый, заваленный бумагами, со старой облупившейся мебелью – на которую и за которую никто не хотел садиться.
Пять лет назад молодой ягуар, которого назначили сюда участковым, разглядел в этой казёнщине только и только романтику. Он старательно готовился к службе в Барцу и назначение своё в квартал Лахотэ принял с воодушевлением, возможным только по юношеской наивности.
Спустя пять лет романтики не осталось. Казённый дух кабинета въелся в него и стал ему вторым домом. А родной дом, с женой и детёнышем, перенял запах.
Вместо романтики со временем пришёл цинизм. Иногда Мирс думал, что ещё через пять лет цинизм станет неистребимым, а сам он превратится в крепко посаженный на ржавчину винтик в большом механизме Управления.
Ягуар сидел за служебным компьютером, изучая сводки. Сводки, хоть и электронные, но пахли порохом и беспорядками. Их запах ни с чем нельзя было спутать. А уши, кажется, уже ловили треск перестрелок и гул многочисленных пожаров.
Мирс ещё раз прослушал запись выступления Тои Багенге, заявившей об угрозе внешнего вторжения. Именно внешние силы, по её словам, стояли за тем хаосом, который грозил захлестнуть город изнутри.