Группа репортеров терпеливо ждала, когда организаторы отпустят приезжего. Пока искали и грузили багаж, тут же на перроне завязалась беседа. Уже по тону хозяев, по первым вопросам корреспондентов Алехин понял, что теперь голландцы будут с ним разговаривать совсем по-иному, не так, как два года назад. При каждом удобном случае ему давали понять, что время прежних претензий прошло, что теперь владыка – Эйве. Алехина обрадовало то, что все эти изменения совсем его не трогали: он успешно выдержал первую проверку готовности своей нервной системы к трудному испытанию.
– Как ваше самочувствие? – вежливо начал беседу один из корреспондентов.
– Великолепное! – ответил Алехин. – Я даже не могу себе представить, что можно находиться в лучшем физическом состоянии.
– Писали, вы поправились на двадцать пять фунтов. Это правда?
– У меня такое впечатление, что я борец, и именно мой вес больше всего беспокоит знатоков, – отшутился Алехин.
– Вам нравится играть в Голландии? – задал хитрый вопрос низенький репортер, запомнившийся Алехину еще с прошлого матча.
– Это замечательно, что в Голландии так любят и пропагандируют шахматы, – уклонился от прямого ответа гость.
– Что вы можете сказать о своей спортивной форме?
– Мне кажется, я сейчас нахожусь в такой же форме, как и перед матчем с Капабланкой десять лет назад.
– Это уже угроза! – Вмешался в разговор Эйве. – Вы меня пугаете!
– Почему, – удивился Алехин. – Такой формы было достаточно для Капабланки, но неизвестно, хватит ли для доктора Эйве.
– Благодарю за комплимент, – поклонился Эйве. – Я вижу, у вас хорошее настроение, вы будете опасны в матче.
– Я уже достаточно натворил в плохом настроении, – заметил Алехин.
Небольшую паузу прервал третий корреспондент:
– Будьте любезны, господин Алехин, скажите, кто будет вашим секундантом в матче?
– Эрих Элисказес.
– Он мастер?
– Очень жаль, что вы не знаете Элисказеса. Это гроссмейстер и очень хороший человек.
– Вы не помните ваш общий счет встреч с Максом Эйве?
– Помню. Всего мы сыграли пятьдесят партий. По четырнадцати каждый выиграл, остальные ничьи.
– Так что битва будет острая.
Алехин ничего не ответил на это замечание.
– Что можно передать голландским шахматистам?
– Я желаю им наилучших успехов. Скажите, что мы с доктором Эйве постараемся порадовать их интересными, содержательными партиями.
Беседу с репортерами перебил Ван-Гартен.
– Доктор, это все варианты? – показал он на чемоданы, которые вез на тележке носильщик.
– Возможно, – ответил Алехин. – Я должен быть начеку. Мне известно, что доктор Эйве привез из Земмеринга от Грюнфельда два чемодана новых вариантов.
– У вас отлично поставлена разведка! – засмеялся Эйве.
– На войне, как на войне, – серьезно произнес Алехин. Когда Алехин и встречающие выходили с перрона, к гостю подошел тихий молодой человек в темно-синем костюме и сказал по-русски:
– Я из советского телеграфного агентства. Можно задать вам два вопроса?
– Пожалуйста! – Алехин отвел его немного в сторону.
– Что можно передать от вас советским шахматистам о предстоящем матче?
– Скажите, решат два фактора: мое физическое состояние и теоретическая подготовленность.
– Ну, физическое состояние у вас, слава богу, отличное, – улыбнулся молодой человек. – А как с теоретической подготовкой?
– Мне кажется, она будет достаточной. Напишите, что я тщательно изучаю книги и статьи, выходящие в СССР, и извлекаю из них не только отдельные ходы, но общие идеи и замыслы. В последнем номере шахматной газеты я прочел статью Белавенца и Юдовича о достижениях советских мастеров в области дебютов. Я нашел, что авторы даже слишком скромны.
– Можно передать от вас привет?
– Я заранее поздравляю советских шахматистов с двадцатой годовщиной Октября. Передайте им, что я буду сражаться в матч-реванше, как никогда в жизни!
«Вечная история: как что-нибудь не так, всегда у них виноват Ван-Гартен. Кто же мог предположить, что концертный зал в Гарлеме окажется непригодным для игры. Акустика, видите ли, слишком хорошая. Для концерта лучше не надо, а для шахмат плохо. Кто ни пройдет по залу, отдается, как в горах эхо. – А разве заставишь пять часов сидеть неподвижно шестьсот человек? В Москве, говорят, стелют специальные ковры, а где их сейчас возьмешь? Опять Эйве нервничает, который раз посматривает на Мароци. Что-то он долго думает, уже больше получаса. И всего только над шестым ходом! Наверное, Алехин придумал какую-нибудь хитрую штуковину. А чего же смотрели эти гроссмейстеры? Грюнфельд со своей картотекой? Шестого хода не предвидели! И где?! В славянской защите, дебюте, изъезженном вдоль и поперек в двух матчах!»