Александр Алехин. Судьба чемпиона

– Вас просят к телефону, мадам, – сказала она хозяйке дома. Грейс вытерла салфеткой губы – на белой материи остались ярко-красные следы помады – и быстрыми шагами вышла из комнаты мимо горничной, предупредительно раскрывшей дверь. Алехин обрадовался – наконец-то можно избавиться от проклятой каши. Он взглянул на Мадлен, потом на поридж и сделал кислую гримасу. Горничная улыбнулась, взяла тарелку с почти нетронутой кашей и вышла из столовой. Алехин облегченно вздохнул.

В широкие цельные окна с полукруглым верхом врывались яркие лучи утреннего солнца. Они падали на высокую стеклянную горку и разноцветными бликами отражались от полированных граней хрустальных ваз, множества чашек и блюдец кофейного и чайного сервизов. Вдоль стены устроился длинный шкаф-креденц. Оттуда в дни приемов и торжеств доставались гигантские миски-супницы, серебряные блюда и подносы. Но и тогда эти бесконечные обеденные принадлежности легко размещались на необъятном обеденном столе из черного мореного дуба. Что же говорить об обычных днях, когда они всего лишь вдвоем с Грейс буквально терялись за огромной эллиптической плоскостью стола. «Не стол, а ипподром», – сказал как-то Алехин.

Часы в темном футляре пробили девять. Алехин взглянул на забавный маятник этих старинных часов. Девочка в легком платьице монотонно качалась на качелях вверх и вниз. «Хоть что-то есть веселое в этой комнате», – подумал Алехин. Его взор безучастно скользил по стенам, оклеенным строгими обоями, по рядам черных стульев с высокими резными спинками. В строгом порядке стояли они, как часовые, вокруг стола. А чтобы не нарушился этот веками установленный строй, за ним строго следил со стены закованный в черную рамку предок Грейс.

Мадлен вернулась с новой тарелкой. На этот раз в ней была яичница с ветчиной. Алехин с аппетитом принялся за более привычное блюдо.

– Гарольд заедет за мной, – сообщила вернувшаяся Грейс. – К счастью, он тоже едет в Париж.

Тон этого сообщения был безразличный и даже несколько недовольный. Выходило, что Грейс совсем не хочется ехать с Гарольдом, но что делать, приходится!

Алехин, не поднимая глаз от тарелки, молча продолжал расправляться с яичницей. Грейс несколько раз посмотрела в сторону мужа. Он сидел, все так же уткнувшись в тарелку. Опытная женщина поняла: соотношение сил за столом изменилось. Раньше инициатива принадлежала ей, но ее уход и особенно неосторожное сообщение о поездке с Гарольдом явились, как говорят шахматисты, потерей темпа. Нужно было срочно думать о защите.

– А эта женщина из романа не пробовала менять блюда? – спросила она Алехина. – Ну, попросить хотя бы… ветчину?

Это был нейтральный ход, проба сил. Алехин ничего не отвечал, он лишь безразлично повел плечами. Выжидательные маневры ничего не давали, пора было приступить к решительным ходам.

– Невеста Гарольда хочет купить себе пальто, которое я тебе показывала. Она едет с нами в Париж.

Это была явная авантюра, блеф, который в любую минуту Алехин мог проверить. Но какой смелый игрок не пускается на самое рискованное предприятие в трудной позиции! Грейс с радостью заметила, что лицо мужа сразу посветлело. Пусть рискованный, но верный ход разом исправил ее позицию. Теперь нужно лишь укрепить ее выжидательными маневрами.

– А что ты скажешь, если я тоже куплю себе такое пальто? – в особых случаях переходя на «ты», спросила Грейс.

– Почему же! Пожалуйста.

Первый ответный ход противника. Дальше все зависело от опыта и мудрости нападающего.

– А может быть, ты поедешь с нами в Париж? Вот было бы хорошо! – Грейс с особой восторженностью произнесла предложение, наверняка зная, что в данный момент Алехин не может бросить занятия.

– Спасибо. Я не могу. Ты же знаешь: нужно готовиться к матчу.

– Я сегодня видела письмо с голландским штампом. Что нового? – продолжала вопросами выгадывать время Грейс. В некоторых позициях нужно дать противнику прийти в себя.

– Все решено, – ответил Алехин, пережевывая кусочек ветчины. – Правительство финансирует матч.

– Значит, окончательно договорились?

– Да. Начинаем в октябре. Задержка была лишь за решением финансовых вопросов.

– Замечательно! Я так люблю Амстердам! – обрадовалась Грейс. – А какой гонорар?

– Ты хочешь спросить: сколько получу я? –  Да.

– Около двадцати тысяч гульденов. В случае победы.

– Победы?! Какой может быть вопрос! Ты и Эйве!

– Эйве сильный гроссмейстер. Один из пяти-шести сильнейших в мире.

– Но ведь это не Капабланка, не Ласкер. И даже не Боголюбов.

Алехин покачал головой:

– Для меня он сейчас самый опасный. Этот матч – самое трудное испытание за всю мою шахматную карьеру.

– Сколько я помню, Эйве уже проиграл тебе матч в двадцать шестом году. Разве с тех пор он стал сильнее? Или ты стал играть хуже?

– Дело не в силе, Грейс. – Алехин произнес эти слова так, как говорят о чем-то глубоко и долго обдуманном, что терзает ум и сердце в томительные часы размышлений. – Есть причины не менее важные.

– Какие? – подняла вновь брови Грейс.

– Психологические.

– Что вы имеете в виду? – опять перешла на «вы» Грейс. – Не понимаю.