Александр Башлачёв: исследования творчества

«Ведь этот город скользит и меняет названья…», «бал на все времена…», — снова и снова повторяет Башлачёв после убийственно-точных примет времени и места. «Стерильная схема» не привязана к идеологии, династии и цвету флага.

Переводчики Господа

Когда мы занимаемся древностью, проблема источников сведена к минимуму, потому что к минимуму сведены сами источники. Чем ближе к современности, тем их больше — и тем труднее выделить те, которые действительно отвечают исследователю на поставленный вопрос. За неимением «точных» данных (очередного доклада команды Грефа по ахейской Греции) «античник» волей-неволей вынужден обращаться к произведениям искусства, черпая из эпической поэзии не только конкретную бытовую информацию (что ели, во что одевались), но и общие представления о социальных процессах, о морально-психологической обстановке, о системе ценностей. По отношению к новой и новейшей истории это не принято. Мол, через художественность мы впадаем в субъективизм. Между тем очень серьезные и совсем не склонные к субъективизму ученые отмечали как свидетельство закономерности русской революции 17-го года то, что она была многократно и настойчиво предсказана в русской литературе. Социальный феномен мафии гораздо легче понять, проследив, как изменился за последние сто лет образ уголовного преступника в романах и кинофильмах…

Незавершенные процессы — а именно с такими имеет дело новейшая история — трудно поддаются рациональному научному анализу. Как пишет К. Ю. Еськов, «наука вообще имеет дело лишь с неединичными, повторяющимися явлениями, вычленяя их общие закономерности и частные особенности»[13]. Незавершенное уникально по определению.

При подобной методологической ущербности социологам и «новейшим» историкам стоило бы — в порядке гипотезы — отнестись внимательнее к пушкинской аналогии «поэт — пророк».

Вот соображения (прозаические) А. Башлачёва на ту же тему из интервью 1986 года.

«Мировая душа…» Собеседник переспрашивает: «Господь?» — «Ну да… Он с нами говорит всякими разными приметами, все сообщает и ничего лишнего… Талант —

способ перевода… Главное — чтобы пела душа… Ты не думай о том, как это — петь, заставь петь свою душу, и все. Как бы она ни спела, это окажется верным. Если она будет брать чистые ноты, и ты не будешь ей мешать. И я не придумываю форм, тут поиск-то нерациональный, рациональный обязательно приведет в тупик»[14]. (выделено — И. С.)

В книге «Прекрасный дилетант…» автор этих строк пытался проследить, как эволюционировал герой авторской песни в 60-е — 80-е годы, в каком душевном состоянии он занялся перестройкой

[15]. На мой взгляд, демократическое движение было заранее отпето на пленках магнитофонного самиздата.

Конечно, Башлачёв, будучи способным «переводчиком» и не отвлекаясь в общении с Господом на всякую ерунду — вроде карьеры, — не мог не различить в ближайшей исторической перспективе «рывка к свободе» (см. то же «Время колокольчиков»). Но он слишком быстро, практически сразу же, разглядел (вернее, почувствовал) результат. «Зыбкую трясину», в которой свобода задохнется.

Коллеги могут упрекнуть меня в отступлении от исторического материализма. Мол, я задним числом привношу в сложные тексты собственные интерпретации — как астролог, который в одном и том же наборе обтекаемых слов обнаруживает биографию любого заказчика. Но в том-то и дело, что башлачёвские слова совершенно не обтекаемые. Они очень жестко ориентированы по «нити времени» и обстоятельствам места: «я увидел тебя, Россия» («В чистом поле — дожди»). При этом из песни в песню повторяется «лестница чувств»[16]

, закольцованная в трагическую предопределенность:

… А как ходил Ванюша бережкомвдоль синей речки!… А как водил Ванюша солнышкона золотой уздечке!Да захлебнулся. Пошла отрава.Подняли тело. Снесли в канаву.Ванюша