Александр Беляев

«У конторки, освещаемой лампой под зеленым абажуром, сидел бритый человек и что-то писал. На столе затрещал телефон. Сидящий за столом взял трубку.

— Алло! — и он отдал краткое приказание на неизвестном мне языке».

Еще одна прогулка в том же сопровождении: Клименко убеждается, что Бэйли и Элеонора не единственные обитатели подземного города — наступило время обеда, прозвенел звонок, и коридор заполнили молодые мужчины:

«Я был новичок и чужой среди них. Но, как хорошо воспитанные люди, они не задерживали на мне любопытных взоров. Любезно поздоровавшись с моей спутницей, они мельком взглядывали на меня и шли дальше, весело разговаривая, увы, на неизвестном мне языке».

Клименко пристально всматривается в молодых мужчин, замечает даже их военную выправку, которую не может скрыть штатское одеяние… Но, кроме выправки, молодости, веселья и хорошего воспитания, ничего необычного в них не находит. Антропологически необычного… К чему ж тогда назойливое напоминание о «неизвестном мне языке». Бэйли попал в Якутию на английском экспедиционном судне… Знать английский, конечно, не всякому дано. Но опознать!.. Трудно поверить, что Клименко (как-никак метеоролог) до такой степени невежествен!

Поэтому сюжет мог быть и таким — Бэйли вовсе не оборотистый землянин. Просто, убедившись в своей неспособности перенестись на другие планеты физически, марсиане отыскали способ перемешать свое сознание в головы землян (типичнейший для фантастики 1920-х прием), после этого, естественно, заговоривших по-марсиански и обучивших инопланетному языку Элеонору…

Понятно, что столь политически беззубый сюжет никакого советского редактора устроить не мог. И пришлось Беляеву роман переписать, а проще говоря, — искалечить до неузнаваемости.

За мертвый воздух тоже надо платить!

Глава девятнадцатая

ЗЛАТЫЕ ГОРЫ

Светлана Беляева вспоминает, что у отца было еще одно произведение — утраченное:

«В Пушкине он написал пьесу в стихах „Алхимики, или Камень Мудрецов“. Желая узнать мнение о пьесе, отец дал почитать ее переводчице Анне Васильевне Ганзен. Ганзен одобрила пьесу. Тогда отец предложил ее ТЮЗу, но ее не приняли, сказав, что их артисты не умеют читать стихи» [275]

.

«В Пушкине» —это значит: не ранее осени 1932 года. А Анна Васильевна Ганзен — известнейшая переводчица со скандинавских языков. Языкам этим Аню Васильеву, молоденькую уроженку города Касимова, обучил будущий муж, Питер Хансен — датчанин, переехавший в Россию. В 1917 году Питер снова переехал, на этот раз на родину, в Копенгаген. Но за предшествующие 29 лет супруги, не покладая пера, перевели на русский целую скандинавскую библиотеку — от Андерсена и Ибсена до Сельмы Лагерлеф и десятков совершенно забытых ныне датских, норвежских и шведских писателей. Оставшись в революционном Петрограде с ребенком, Анна, вначале в одиночку, а затем вместе с подросшей дочерью, продолжала начатое дело, завоевав себе прочнейшую репутацию в литературных кругах. Суждениям переводчицы Ибсена о драматургии Беляев вполне мог доверять…

О самой пьесе ничего, кроме названия, нам не известно. Понятно только, что речь идет о «философском камне».

Кроме этого, алхимики встречаются лишь в одном произведении Беляева — уже упомянутой повести 1929 года «Золотая гора». Там гениальный русский ученый Микулин беседует с американским журналистом-авантюристом Клэйтоном о превращении любого вещества в золото: