Александр Беляев

Вот это человек — ему не то что страны, целой планеты мало! Ему Солнечная система тесна… Эфирное создание, безразличное к звериной борьбе классов за передел жалких земных благ — нет ни бедных, ни богатых, а есть единое безмерно богатое человечество! И над всем сияющим миром одно только имя — Циолковский! Словно нет и не было других гениев всех времен и народов… И о советской власти ни слова… А что о ней говорить — она такое же безотрадное настоящее, жить в котором недостойно человека [351].

Ну, ладно, о Сталине, Ленине, советской власти Беляев только промолчал. Но ведь были в книге еще и «некоторые эпизоды», которые редактор счел «неприемлемыми»… О их содержании можно теперь лишь строить догадки, опираясь на интуицию.

Итак, социального заказа издательства Беляев не выполнил. Зато Воробьевым и объяснять ничего не надо. Им только намекни, и сразу станет Циолковский истинно советским человеком, чья жизнь началась в 1917 году.

А до того вся была унижение и прозябание.

* * *

Чем больше внимания уделяется сегодня философско-религиозным воззрениям Циолковского, тем настойчивее становятся попытки умалить его, как ученого, даже в том, что совсем недавно считалось безусловным его достижением…

где v _k— наибольшая (конечная) скорость ракеты; и— относительная скорость истечения продуктов сгорания из сопла ракетного двигателя; т

— начальная масса топлива; М _Р— масса ракеты без топлива.

Эту формулу определения скорости ракеты Циолковский вывел 10 мая 1897 года, а три десятка лет спустя ее стали называть формулой Циолковского.

Но вот мнение современного специалиста:

«Мистический туман вокруг „формулы Циолковского“, созданный журналистами и другими лицами, не слишком сведущими в математике, по сути, безоснователен. Формула, описывающая разгон ракеты в зависимости от количества израсходованного топлива и полученная Циолковским, настолько элементарна, что ее без труда способен вывести любой человек, знакомый с азами высшей математики. Этим, в частности, объясняется и то, что все пионеры космонавтики (Годдард, Оберт, Эсно-Пельтри, Цандер, Кондратюк) легко получали ее независимо друг от друга и от Циолковского. Более того… получение формулы Циолковского было рутинной задачей, предлагавшейся студентам Кембриджского университета — она входила в учебник [„Учебник динамики частицы с многочисленными примерами“, — З. Б.-С.],изданный впервые в 1856 году (последнее издание 1900 года). Поэтому можно смело утверждать, что сотни, тысячи студентов в течение более 40 лет выводили „формулу Циолковского“ задолго до него»

[352].

Кем же он был, Циолковский? Ученым? Философом? Или самонадеянным изобретателем нелетающих железных дирижаблей и бесколесных поездов, мировоззрение которого — беспорядочная мешанина расхожих околонаучных и мистических банальностей?

Быть может, ни тем ни другим… Циолковский был пророк — пророк научной религии, сумевший сотни миллионов людей обратить в свою веру — веру в то, что выход человека в космос не только возможен, но неизбежен.

Глава двадцать третья

СТРАХ

Беляев не был избалован вниманием критиков: за 16 лет жизни в качестве писателя-фантаста, выпустив 18 книг, он удостоился лишь пятидесяти пяти упоминаний в печати — в два раза меньше, чем за 14 лет взрослой дореволюционной жизни в Смоленске.

И вдруг — в феврале 1938-го — статья в центральной газете. И не просто с упоминанием имени — мол, есть и такой писатель, а вся, от начала до конца, Беляеву посвященная! Не «Правда», конечно, но — главная по писателям: «Литературная газета». А через полтора месяца — вторая статья. И в обеих — жалобы. Не на Беляева, про него только хорошее. Нет, жалуются в двух этих статьях на равнодушие к Беляеву. А первая статья заканчивается так, что просто мороз по коже: «Мы обвиняем».

Вышла она 10 февраля и озаглавлена так: «Писатель остался один».

Принадлежала перу постоянного автора «Литературки» Г. Кремнева (псевдоним Георгия Моисеевича Трахтмана). А вот и сама статья: