Александр Беляев

А теперь — удивительным образом — люди голодали по обе стороны фронта. В Ленинграде этому хоть было оправдание — гибель Бадаевских продуктовых складов и блокада. В Пушкине, впрочем, голодали не все русские жители — назначенный немцами бургомистр не бедствовал. Прочим работникам управы выдавали по килограмму овса или килограмму мерзлой картошки — на неделю. Беда, что не каждую неделю… А лучше всех устроились те, кто служил при немецких воинских частях, — им полагался специальный немецкий паек. В пайке том не было только мяса, зато всего остального не перечесть: и мука, и хлеб, и крупа, и жиры, и сахар… Впрочем, один повод для недовольства оставался — количество: муки выдавали 1 килограмм, хлеба — одну буханку, крупы — стакан, жиров и сахара — каждого по 36 граммов. На неделю! Вся плата за измену Родине. Впору завидовать блокадникам!

Имелись и спекулянты, но немцы и здесь ввели строгую норму: на весь город Пушкин спекулянтов было ровно два. Официальных, с разрешением властей на поездки в тыл. Тех же, кто решил нажиться на свой страх и риск, вешали. И оставляли висеть неделю — в назидание непослушным.

Привезенными из тыла продуктами спекулянты торговали — продавали или обменивали на вещи. Буханка хлеба — тысяча рублей, меховая шуба — четыре буханки.

Кроме того, исчезли нитки, иголки, пуговицы, спички, мыло, табак и почему-то веники. А еще не было электричества и не работал водопровод. Воздушные налеты тоже прекратились, но дважды в день по городу били дальнобойные орудия из Кронштадта.

Однажды, когда в доме остались только Беляев с дочерью, вошел немецкий солдат и приказал убираться. Дочь, собрав остатки школьного немецкого, заявила, что отца трогать нельзя: он тяжело болен, а кроме того — знаменитый писатель. Фамилия «Beljaeff» солдату ничего не сказала, но он, махнув рукой, ушел.

Уже в октябре ударили морозы. Потом повалил снег и превратил умирающий город в природный ландшафт, пересеченный редкими цепочками следов — не то звериных, не то человечьих — на месте бывших улиц. Из неприродного в окна новой беляевской квартиры смотрел лишь столб с табличкой «Переход». Теперь эта надпись читалась совершенно иначе — столб превратили в виселицу.

Висельники менялись — то мародеры, грабившие брошенные квартиры, то кто-нибудь из бывших хозяев города — например, как гласил пришпиленный к трупу плакат, неправедный судья, любивший евреев…

Холод, голод, комендантский час и никакого будущего.

И Александр Беляев умер. От голода, как пишет дочь.

На весь город была только одна лошадь, чтобы отвезти гроб на кладбище. Поэтому несколько дней гроб с телом простоял в соседней пустующей квартире. В одну из ночей покойника раздели. Вдова обернула труп одеялом и вспомнила, что когда-то Беляев относился к собственной смерти легкомысленно и даже шутил: «Когда я умру, не надо ни пышных похорон, ни поминок. Заверните меня просто в газету. Ведь я литератор и всегда писал для газет».

После многих мытарств тело писателя доставили в кладбищенский морг. Там у Беляева отобрали последнее — гроб. В переполненной мертвецкой и без гробов едва хватало места на всех покойников…

Похоронили Беляева весной — в марте. Ни вдовы, ни дочери в городе уже не было, и то, где упокоился писатель, никого не заинтересовало.

Когда о Беляеве вспомнили, то многим такая смерть фантаста показалась до обидного обыденной, невпечатляющей…

И тогда кончину писателя принялись обставлять подробностями:

«Рассказывают, будто немецкий майор, военный комендант Детского Села (то есть Пушкина. — З. Б.-С.),узнав, что в подведомственном ему городе скончался писатель, чьи произведения он знал и любил (многие беляевские книги были к тому времени переведены в Германии и пользовались там популярностью — в первую очередь роман „Властелин мира“ и Вагнеровский цикл), устроил ему похороны с оркестром и воинскими почестями. Впоследствии, когда немецкая оккупационная политика резко ужесточилась, майору, говорят, пришлось за это ответить — Бог весть, сколь серьезно».

Впоследствии Андрей Балабуха в этом рассказе все-таки усомнился: