Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1 полностью

биографа на места, где протекало детство, юность и мо­

лодость А. А.

Помнится лишь, что, подъезжая к Шахматову и от­

мечая связь пейзажей с пейзажами стихотворений А. А.,

мы с А. С. Петровским впали в романтическое настрое­

ние, вспомнив, что мы все, которые должны были вместе

провести эти дни в дружественной атмосфере, выросли

и провели детство в этих же местах: я под Клином,

С. М. Соловьев в Крюкове, А. С. Петровский, если

не ошибаюсь, в Поваровке (полустанок между Крюковом

и Подсолнечной), А. А. под Подсолнечной и Л. Д. Блок

тоже (имение Менделеевых Боблово, если память не из­

меняет, находится на расстоянии восьми верст от Шах­

матова).

В таком настроении мы вплотную приближались

к Шахматову, усадьба которого, строения и службы вы­

растают почти незаметно, как бы из леса, укрытые де­

ревьями. Тут мы попросту «по-мальчишески перепуга­

лись», когда бричка въехала во двор и мы очутились

у крыльца деревянного, серого цвета, одноэтажного доми­

ка с мезонинной надстройкой в виде двух комнат второ­

го этажа, в которых мы с А. С. и жили потом. Помню,

что в передней нас встретила А. А. Кублицкая и

М. А. Бекетова (тетка А. А.). Обе были несколько рас­

теряны нашим приездом до впечатления неприязненно­

сти. Так мне показалось тогда, и это впечатление сохра­

нялось во мне в первые часы нашей встречи, но уже

к вечеру рассеялось. Мне показалось, что А. А. Кублиц-

кая чуть не ахнула, увидав меня таким, каков я есть,

предполагая увидеть какого-то «лебедя», а встретив «гад­

кого утенка» (все от эгоизма, замкнутости, маски, кото­

рую я в себе ощущаю, при всей своей внешней подвиж­

ности и говорливости). А. С. Петровский тоже свял.

Помню, что нас провели через столовую в гостиную,

и мы уселись вчетвером, не зная, что сказать друг другу.

Странно: я удивился Александре Андреевне почти так же,

272

как удивился А. А. при первом свидании с ним. Я не по­

дозревал, что мать Блока такая. Какая? Да такая тихая

и простая, незатейливая и внутренне моложавая, одно­

временно и зоркая, и умная до прозорливости, и вместе

с тем сохраняющая вид «институтки-девочки», что при

ее летах и внешнем облике было странно. Впоследствии

я понял, что причина этого впечатления — подвижная

живость и непредвзятость всех ее отношений к А. А.,

к его друзьям, к темам его поэзии, которые привели

меня в скором времени к глубокому уважению и любви

(и если осмелюсь сказать, и дружбе), которые я питал

и питаю на протяжении восемнадцати лет к А. А. Куб-

лицкой-Пиоттух. Но в эту первую минуту мне было

трудно. Я не мог ни за что уцепиться, и мы суетливо ме­

тались словами. Узнав, что А. А. и Л. Д. ушли на про­

гулку в лес, я окончательно впал в уныние, и А. С. — то­

же. Помнится мне, что впечатление от комнат, куда мы

попали, было уютное, светлое. Обстановка комнат распо­

лагала к уюту; обстановка столь мне известных и столь

мною любимых небольших домов, где все веяло и скром­

ностью старой дворянской культуры и быта, и вместе

с тем безбытностыо: чувствовалось во всем, что из этих

стен, вполне «стен», т. е. граней сословных и временных,

есть-таки межи в «золотое бездорожье» нового в р е м е н и , —

не было ничего специфически старого, портретов пред­

ков, мебели и т. д., создающих душность и унылость

многих помещичьих усадеб, но не было ничего и от «раз­

н о ч и н ц а » , — интеллектуальность во всем и блестящая

чистота, всюду сопровождающая Александру Андреевну.

Помнится, что после неловкого сидения вместе, во время

которого появились молодые люди небольшого роста

с вылощенными манерами и были представлены нам как

дети Софии Андреевны (один из них правовед), после

появления Софии Андреевны, которая мне очень понра­

вилась, мы вышли на террасу в сад, расположенный на

горе с крутыми дорожками, переходящими чуть ли не

в лесные тропинки (лес окружал усадьбу), прошлись

по саду и вышли в поле, где издали увидали возвраща­

ющихся с прогулки А. А. и Л. Д. Помню, что образ их

мне рельефно запечатлелся: в солнечном дне, среди цве­

тов, Л. Д. в широком, стройном розовом платье-капоте,

особенно ей шедшем, и с большим зонтиком в руках,

молодая, розовая, сильная, с волосами, отливающими

в золото, и с рукой, приподнятой к глазам (старающая-

273

ся, очевидно, нас разглядеть), напомнила мне Флору,

или Розовую А т м о с ф е р у , — что-то было в ее облике

от строчек А. А.: «зацветающий сон» и «золотистые пря­

ди на лбу»... и от стихотворения «Вечереющий сумрак,

поверь». А А. А., шедший рядом с ней, высокий, стат­

ный, широкоплечий, загорелый, кажется без шапки,

поздоровевший в деревне, в сапогах, в хорошо сшитой

просторной белой русской рубашке, расшитой руками

А. А. (узор, кажется, белые лебеди, по красной кайме),

напоминал того сказочного царевича, о котором вещали

сказки. «Царевич с Царевной» — вот что срывалось не­

вольно в душе. Эта солнечная пара среди цветов поле­

вых так запомнилась мне (А. С. Петровский вечером,

раздеваясь, сказал мне: как они подходят друг к

другу).

И помнится, А. А., увидев нас, сразу узнал и приба­

вил шагу, чуть ли не побежал к нам и с обычной, спо­

койной, неторопливой, важной и вместе милою лаской

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии