Александр Блок в воспоминаниях современников

их успехах на материальном поприще; напившись чаю,

улыбается, уподобляя себя, по ублаготворенности и пол­

ноте облика, некоему заслуженному артисту. Потом,

вспомнив о посещении театра высокопоставленным ли­

цом 37, оживляется и, засунув руку в карман пиджака,

быстро идет вдоль стены, наглядно изображая торопли­

вую походку государственного человека. Что-то детски

благодушное во всех словах и движениях. Это детское

проявляется порою в форме непосредственной: трогатель­

но и необыкновенно мягко звучит «мама» и «тетя» в ус­

тах сорокалетнего ч е л о в е к а , — а между тем только так

и говорил он о своих близких, даже в кругу случайных

и мало знакомых людей. И неожиданно, по-детски, реа­

гирует он, в разговоре со мною, на властный характер

поэта Г.: 38 «Не хочется иногда читать стихи, а он за­

ставляет...»

34

Чистота и благородство сопровождают в памяти моей

образ Блока до последних дней его жизни. Имея недо­

брожелателей, сам он, поскольку наблюдал я его, вовсе

не знал чувства недоброжелательства (характерен в этом

отношении отзыв В. Розанова — как отнесся Блок к его

резким выпадам 3 9 ) . Чувства, отдаленно даже напомина­

ющие злопамятство, были ему чужды. Случайно при­

шлось мне быть свидетелем его разговора с издателем

Г<ржебиным>, просившим А. А. высказаться о досто­

инствах поэта N, книгу которого он имел в виду издать.

«Это поэт подлинный. Конечно, издавайте...» — не колеб­

лясь, сказал А. А. о человеке, не подававшем ему в то

время руки 40.

Излишне сентиментальным не был Блок в житейских

и даже в дружеских отношениях и не на всякую, обра­

щенную к нему, просьбу сочувственно отзывался. Но, при­

няв в ком-либо участие, был настойчив и энергичен и

доброту свою проявлял в формах исключительно благо­

родных. Поскольку дозволительно говорить в этом очерке

о себе, должен сказать я (как и многие, вероятно), что

обязан А. А. безмерно многим. Не ограничиваясь душев­

ным участием в литературных моих замыслах и трудах,

делал он, в особенности в последние годы, все возможное

для устроения моего материального благополучия на этом

поприще. Письма А. А. ко мне последнего времени со­

держат, почти каждое, упоминание о тех или иных его

шагах в этом направлении. В них — подробные сообщения

о ходе предпринятых им переговоров, искренняя радость

по поводу удачи, тревога и сочувственная грусть в слу­

чае неуспеха. Перечитываю их с чувством вины и благо­

дарности.

В начале 1919 года заболел я сыпным тифом и в тифу

заканчивал срочную литературную работу. Узнав о болез­

ни, А. А. прислал жене моей трогательное письмо с пред­

ложением всяческих услуг; сам в многочисленных ин­

станциях хлопотал о скорейшей выдаче гонорара;

сам подсчитывал в рукописи строки, как сказали мне

потом, чтобы не подвергнуть возможности заражения слу­

жащих редакции, и сам принес мне деньги на дом — чер­

та самоотверженности в человеке, обычно осторожном и,

в отношении болезней, мнительном.

У меня хранится копия с письма, посланного А. А.

в сентябре 1918 года одному из народных комиссаров,

2*

35

человеку, близкому к литературе. В письме этом, напи­

санном по моей просьбе, А. А. излагает обстоятельства

ареста одного из моих знакомых и, высказывая свою

уверенность в его непричастности к политике, просит со­

действия к скорейшему разъяснению дела 41.

Одно из последних, написанных А. А., писем касает­

ся участи писательницы 42, впавшей в бедственное поло­

жение. Заканчивая счеты с жизнью, А. А. но уходил до

конца в себя и тревожился о судьбе человека, вовсе ему

чужого.

На глазах у всех нас умирал Блок — и мы долго это­

го не замечали. Человек, звавший к вере, заклинавший

нас: «Слушайте музыку революции!», раньше многих

других эту веру утратил. С нею утратился ритм души, но

долго еще, крепко спаянная с отлетающей душой, боро­

лась земная его природа. Тяготы и обиды не миновали

А. А.; скудость наших дней соприкоснулась вплотную с

его обиходом; не испытывая, по неоднократным его за­

верениям, голода, он, однако, сократил свои потребности

до минимума; трогательно тосковал по временам о «на­

стоящем» чае, отравлял себя популярным ядом наших

дней — сахарином, выносил свои книги на продажу и в

феврале этого года, с мучительною тревогою в глазах,

высчитывал, что ему понадобится, чтобы прожить месяц

с семьей, один мильон! «Все бы ничего, но иногда очень

хочется в и н а » , — говорил он, улыбаясь с к р о м н о , — и

только перед смертью попробовал этого, с невероятным

трудом добытого вина.

Не забыть мне тоскливой растерянности, владевшей

всегда сдержанным А. А. в дни, когда пытался он без­

успешно отстоять свои права на скромную квартиру, с

которой он сжился за много лет и из которой его, в кон­

це концов, все-таки выселили. «Относитесь б е з л и ч н о » , —

не без жестокости шутил я, и он только улыбался в

ответ, с легким вздохом,

«Чт о бы вам выехать за границу месяца на два, на

три, отдохнуть, пожить другою жизнью? — сказал я од­

нажды А. А. — Ведь вас бы отпустили...» — «Отпустили

бы... я могу уехать, и деньги там есть для меня... в Гер­

мании должен получить до восьмидесяти тысяч марок, но

нет... совсем не х о ч е т с я » , — ответил о н , — а это были

36