Александр Блок в воспоминаниях современников

ний. Бурные общественно-политические события того

времени своеобразно преломляются в душе А. А. и на­

ходят себе, в беседе, особое, звуковое, внешне искажен­

ное выражение. Чувствуются настороженность и замкну­

тость художника, оберегающего свой мир от вторжения

враждебных его целям стихий. С наивным изумлением

узнает А. А., что я не только пишу стихи, но и времена­

ми вплотную подхожу к общественной жизни и пытаюсь

принять в ней участие. Об обстоятельствах обыденных

расспрашивает он меня с опасливым любопытством чело­

века из другого мира. О себе говорит мало. Ни самодо­

вольства, ни самоуверенности в человеке, чье имя уже

звучит как слава, чья личность окружена постепенно

нарастающим культом.

Переходим в столовую и пьем чай. Молчаливо присут­

ствует Любовь Дмитриевна, жена А. А. Большой люби­

тель чаепития, А. А. совершает этот обряд истово и не­

торопливо. Курит, с глубоким вздохом затягиваясь. В из­

гибе крупных пальцев, крепко сжимающих папиросу,

затаенная, сдержанная страсть.

Прощаюсь — и заранее знаю, что в последний миг

встречу глубокий, чистый и пристальный взор, как бы

договаривающий недоговоренное.

Тогда, в 1906 году, начал встречаться с Блоком и у

общих наших знакомых — на вечерах у гостеприимного

А. А. Кондратьева, патетического Пяста, на «средах» у

Вячеслава Иванова. А. А., покончивший только что с

государственными экзаменами, вновь стал доступен дру­

жеской среде. Помню его здоровым, крепким, светло улы­

бающимся — как входит он, с тревожной надеждой ожи­

даемый многими, держа руку с отставленным слегка лок­

тем в кармане пиджака, с поднятою высоко головою.

В кругу тех, кого он называл друзьями, был он признан

и почтительно вознесен; но ни с кем не переходя на ко­

роткую ногу, не впадая в сколько-нибудь фамильярный

тон, оставался неизменно скромен и прост и ко всем

благожелателен. Деликатный и внимательный, одаренный

к тому же поразительной памятью, никогда не забывал

он, однажды узнав, имени и отчества даже случайных

16

знакомых, выгодно отличаясь этим от рассеянных маэ­

стро, имя которым легион. Молчаливый в общем, ни на

секунду не уходил в обществе в себя и не впадал в за­

думчивость. Принимая, наряду с другими, участие в бе­

седе, избегал споров; в каждый момент готов был разде­

лить общее веселье. На вечере у Пяста слушал, сочувст­

венно улыбаясь, пародии Потемкина на себя, на А. Бе­

лого, на Вячеслава Иванова; принял потом, как и все,

участие в неизменных буримэ и, чуждый притязаний на

остроумие, писал на бумажке незамысловатые слова.

Так, сидя рядом со мной и получив от меня начало:

Близятся выборы в Думу,

Граждане, к урнам с п е ш и т е , —

продолжил он приблизительно в таком роде:

Держите, ловите свирепую пуму,

Ловите, ловите, держите! 7

Еще не так давно, в минувшем 1920 году, придя на

собрание Союза поэтов, уставший и измученный, играл

он, вместе со многими, ему далекими и чуждыми, в ту

же игру — и не стяжал, конечно, приза 8.

«Чуждый притязаний на о с т р о у м и е » , — написал я

выше. Можно сказать больше. Остроумие, как таковое,

как одно из качеств, украшающих обыденного человека,

вовсе не свойственно было А. А. и, проявляемое другими,

не располагало его в свою пользу. Есть, очевидно, уро­

вень душевной высоты, начиная от которого обычные че­

ловеческие добродетели перестают быть добродетелями.

Недаром в демонологии Блока столь устрашающую роль

играют «испытанные остряки»: их томительный облик,

наряду с другими гнетущими явлениями, предваряет при­

шествие Незнакомки в стихах и в пьесе того же имени.

Представить себе Блока острословящим столь же трудно,

как и громко смеющимся. Припоминаю — смеющимся я

никогда не видел А. А., как не видел его унылым, ду­

шевно опустившимся, рассеянным, напевающим что-либо

или насвистывающим. Улыбка заменяла ему смех. В со­

ответствии с душевным состоянием переходила она от

блаженно-созерцательной к внимательно-нежной, мягко-

участливой; отражая надвигающуюся боль, становилась

горестно-строгой, гневной, мученически-гордой. Те же, не

поддающиеся внешнему, мимическому и звуковому опре­

делению, переходы присущи были и его взору, всегда

17

пристальному и открытому, и голосу, напряженному и

страстному. Но в то время, в годы, когда создавалась

«Нечаянная Радость», и улыбка, и взор, и голос запо­

мнились мне светлыми и спокойными. Магическое таилось

в тайниках души, не возмущаемое соприкосновениями со

стихиями жизни. «Так. Неизменно все, как было» — эти

стихи записал мне в альбом А. А. в конце 1906 года, объ­

яснив, что в них ответ на мои смутные, вновь и вновь вы­

сказываемые опасения измены...

В числе немногих посещал Блок в то время милого

и гостеприимного, благодушного не без лукавства

А. А. Кондратьева. Вечера, на которые хозяин собирал

гостей, не стесняясь различием школ и вкусов, проходили

шумно и не без обильных возлияний. А. А. не отстранял­

ся от участия в общем веселье. Помню вечер, затянув­

шийся до утра, когда выпито было все, что нашлось в

доме, вплоть до только что заготовленной впрок наливки.

Среди гостей, расположившихся в вольных позах на ди­

ванах и по коврам, благодушно и доброжелательно улы­