Александр Блок

Непросто дается решение. Евгений Иванов, как раз в это время навестивший Блоков в Шахматове, видит у Любови Дмитриевны «слезы на глазах, должно быть, за Белого».

Во время прогулки они заходят в деревню. Бабы, занятые на жатве, бросают работу и долго смотрят на женщину в сарафане и кудрявого мужчину в рубахе. Идут дальше – у пруда лошадь с жеребенком. Блок вдруг говорит о том, что дамское седло надо продать: ведь Люба больше не будет ездить верхом. В ответ: «Саша, не мучь меня…»

Белый пишет из Дедова непрерывно и много. «Сто страниц заказного письма!» – изумляется Александра Андреевна. Приезжает в Москву и продолжает «обстреливать Блоков» (его слова). 6 августа Любовь Дмитриевна шлет ему еще одно категоричное послание, просит в Петербург больше не приезжать и переписку прекратить.

Это все, впрочем, бесполезно. Надо ехать в Москву. Заглянуть в редакцию «Золотого руна», а прежде всего – объясниться с безумцем.

Восьмого августа Блоки в Москве, шлют записку: «Боря, приходи сейчас же в ресторан Прагу. Мы ждем». Белый приходит, взлетает по лестнице. Видит загорелого Блока («бритый “арап”») и спокойную, нарядную, пышущую здоровьем Любовь Дмитриевну. «Ей-то всех легче», – думает мстительно (и ошибается, конечно, – как всегда). Блок заказывает бутылку токайского, но Белый не желает продолжать разговор. Все направляются к выходу. Блоки шагают по лестнице, тесно прижавшись друг к другу, Белый бросает «десятирублевик» изумленному лакею. Толком не простившись, расходятся: Блоки – в сторону Поварской, Белый – на Арбат.

На следующий день Блок из Шахматова извещает Белого, что убирает посвящение ему с книги «Нечаянная радость»: «Теперь это было бы ложью, потому что я перестал понимать Тебя». Белый же в полном отчаянии, надев найденную среди старых вещей черную карнавальную маску, вынашивает мысль о самоубийстве. Его навещает Эллис, в разговоре с которым, всплывает слово «дуэль». «Твердо знаю: убить — не убью; стало быть: это форма самоубийства; от Эллиса прячу намерение это, но посылаю его секундантом к А. А.» — так впоследствии объяснена Белым возникшая фантастическая ситуация.

Но может быть, не смерти он ищет? Иллюзия самоубийства порой маячит в сознании человека, одержимого как раз жаждой жизни (так было и с Блоком, когда он 7 ноября 1902 года писал предсмертную записку). Белый искренне не может понять, почему Любовь Дмитриевна отвергает его проект счастливого совместного существования. Отношения Блоков кажутся ему не то ложью, не то странной жертвой неведомо чему. Через много лет, сличая события 1906 года с блоковскими письмами и стихами, он видит в стихотворении «Ангел-хранитель», написанном 17 августа, на годовщину свадьбы, отпечаток «тяжелейшего лета». В стихах же этих — не жалоба, не тоска, а более сложное чувство — трагическая неразрывность жизни и смерти. Вот последние строки:

Кто кличет? Кто плачет? Куда мы идем?Вдвоем — неразрывно — навеки вдвоем!

Воскреснем? Погибнем? Умрем?

Вот оно, гётевское «Stirb und werde», декларированное Белым, а реально освоенное Блоком. И Любовь Дмитриевна, вслед за мужем, прошла искусительный опыт раздвоения. По сравнению с ними обоими Белый слишком целен, прост, даже наивен. Он в какой-то мере — жертва своей привязанности к двум людям, обладающим более сложной организацией и некоторым неведомым ему тайным знанием. Такие еще есть слова в «Ангеле-хранителе»:

И двойственно нам приказанье судьбы:Мы вольные души! Мы злые рабы!

Свобода — в двойственности отношения к будущему, в готовности к жизни и к смерти. А Белый готов только к жизни, только к счастью. Поэтому он объективно слаб в поединке с блоковским союзом.

Какая там дуэль! Попытка трагического жеста вмиг перечеркнута иронической реакцией. Причем не словесной, а действенной. 10 августа Блок с Любовью Дмитриевной возвращаются с дальней прогулки. День дождливый, промокли в высокой траве до колен. А дома их ждет Эллис – Лев Кобылинский. Секундант Белого. «Саша, как всегда, спокоен и охотно идет навстречу всему худшему — это его специальность», — вспомнит потом Любовь Дмитриевна. То есть Блок ведет здесь трагическую партию, причем без притворства. А Любовь Дмитриевна постепенно переводит все в план комический, в балаганчик. Отказывается оставить мужчин наедине для серьезного разговора, приглашает Льва Львовича отобедать — и вот он уже приручен. Вечером задушевная беседа о Данте, Эллис читает свои переводы из Бодлера, а наутро уезжает в самом мирном настроении. И Белый после его рассказа о визите в Шахматове от дуэльных намерений навсегда отказывается.