Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру

Значит, французские повара, не любящие стерлядь, не предаются  труду составить соус для нелюбимой рыбы. Все проще простого: это  идет не от кухни – от философии. Но послушайте, что я сейчас скажу вам, путешествующие вниз или вверх по Волге, будь вы хоть учениками мессье д’Эгрефейя, Гримо де Ла Реньера или Брийан-Саварена: рядом со стерлядью, аристократической и слишком уж превознесенной рыбой, находится судак - заурядная, вульгарная, демократическая, чересчур пренебрегаемся рыба. Судак, который по вкусу стоит между щукой и мерланом, судак, для которого окончательно подобран соус; судак, приготовленный в пряном отваре, и вкушаемый с растительным маслом и уксусом, с ремоладом по-татарски или с байонезом, он всегда хорош, всегда духовит, с каким бы соусом его ни ели, и стоит две копейки за фунт, тогда как даже на Волге фунт стерляди стоит рубль.

Правда, Калино, который не был напичкан стерлядью в Университете, в своем качестве русского человека и, благодаря национальному сознанию, предпочитал стерлядь. Но поскольку нас было двое против одного, а все вопросы решались большинством голосов, то мы притесняли Калино, принуждая его питаться судаком. Он поел его столько и так хорошо, что стал приверженцем нашего мнения и отдал предпочтение судаку перед стерлядью.

Пардон за это отступление. Мы возвращаемся на почтовую станцию; ничто не заставляло нас так помышлять о добром обеде, как пустой стол. Мы проспали два часа в наших шубах-венгерках, отороченных каракулем; я, в качестве старшего по возрасту, - на двух скамьях, остальные – на полу.

На рассвете мы приняли чашку чая, и я увидел мессье, которые сверх чая выпивали стаканчик водки, мерзкой отвратительной воды жизни из зерна, к которой я никогда не мог привыкнуть; затем мы отправились в дрогу.

Исключая рассеянные тут и там войлочные палатки, исключая киргизских всадников, едущих от одного кочевья к другому и привязанных к своим длинным пикам, мы пересекали настоящую пустыню, плоскую и бескрайнюю, океан вереска, что по весне должен был обратиться в один из самых веселых зеленых ковров, но теперь, одноцветный, он покрывал всю степь однообразной скатертью пыльно-серого цвета, временами с рыжими мраморными пятнами.

Я надеялся встретить какую-нибудь дичь, но мой охотничий глаз напрасно истощал свои силы, насквозь просматривая заброшенные просторы и не находя ничего другого, кроме нескольких кочующих жаворонков и серой птицы типа наших лесных жаворонков, которая, взлетая, издает два-три пронзительных крика и перелетает, чтобы отдохнуть, на сотню шагов дальше от того места, где ее вспугнули.

К полудню оставили справа озеро, названия которого не знаю. Показалось, что увидел на нем серые и белые точки, которые могли быть дикими гусями или чайками. Но до них было более трех верст, и я нашел, что не стоило утруждаться ради ружейного выстрела, наверняка бесполезного. И вот мы с пылом продолжали путь, потому что впереди оставалось не более двух станций. В самом деле, к трем часам увидели перед собой на горизонте будто бы огромное серебряное зеркало - озеро Эльтон, первую цель поездки. Часом позже остановились на северном его берегу, у административной конторы соляных разработок. Вокруг конторы располагалось несколько деревянных домов, казарма и конюшни казачьего поста. Повсюду царило большое оживление, и мы справились, чем оно вызвано. Мы и вправду ставили на удачу. Гетман астраханских казаков, друг генерала Лана, генерал Беклемишев находился в служебном турне и только накануне прибыл на озеро Эльтон.