Джанет М. Хартли

Александр I

ПРЕДИСЛОВИЕ

Моим родителям

В то время, как бо́льшая часть Европы пользовалась григорианским календарем, или календарем нового стиля, в России до февраля 1918 года в ходу был юлианский календарь, или календарь старого стиля (хотя Петр I перенес начало года с марта на первое января). В восемнадцатом веке даты по старому стилю отставали на одиннадцать дней от дат по новому стилю; в девятнадцатом веке разница составляла двенадцать дней. Для простоты и совместимости со странами христианской Европы все даты в этой книге представлены по новому стилю.

Я хочу поблагодарить моих добрых друзей, которые читали рукопись, за полезные советы и конструктивную критику: доктора Джона Клайера, профессора Изабель де Мадариага, доктора Мию Родригес-Сальгадо, доктора Хэм шла Скотта. Я также очень благодарна моему мужу, доктору Уилу Райану, за чтение последнего варианта книги и достаточно тактичные указания на оставшиеся неточности, которые нужно было исправить. И, наконец, я должна упомянуть моего двухлетнего сына Бенедикта, который наполнил смыслом мою работу, а также персонал медицинского кабинета Лондонской школы экономики и политических наук, который сделал ее возможной.

ГЛАВА 1

ВСТУПЛЕНИЕ: АЛЕКСАНДР И ВЛАСТЬ

Выдающийся русский писатель и историк Николай Михайлович Карамзин при вступлении на престол Александра в 1801 году адресовал ему такие слова:

Пусть под твоим скипетром Россия станет воплощением высшего счастья и добродетели. Ты отец отечества, второй творец для своих подданных. Бог и честь с тобой^[1]

.

Если судить по высказываниям Александра, он едва ли разделял убеждение Карамзина в божественном предназначении царской власти и совсем не прельщался ею. Перед тем как взойти на трон, самым близким друзьям Александр говорил, что чувствует себя недостойным править и хочет только одного: убежать от этого мира. Он сказал своему бывшему учителю Лагарпу, что мечтает жить на ферме рядом с ним в Швейцарии, а своему другу князю Виктору Павловичу Кочубею признавался в 1796 году: «Мой план — это поселиться с женой на берегу Рейна, где я буду жить в мире, как человек, ищущий счастья в компании друзей и изучении природы»^[2]. Даже в момент своего великого триумфа в 1812 году, когда армия Наполеона была уже изгнана из России, он писал мадам де Шуазель-Гуфье, графине Тизенгаузен: «Нет, трон — не мое призвание, и если бы я мог с честью изменить мое положение, я бы с удовольствием сделал это»^[3]. Не позднее 1819 года он говорил своей семье о желании «снять с себя все обязанности и удалиться от мира», доверив судьбу Европы более молодым правителям. Есть даже легенда, что Александр инсценировал свою смерть и остаток жизни провел в Сибири, приняв схиму.

Но все же эта демонстрация своей скромности, неспособности править, отвращения к исполнению своей власти мало согласуется с фактами царствования Александра. Несмотря на заявления о нежелании править, он вступил на трон в 1801 году после жестокого государственного переворота, когда был убит его отец Павел I. Он претендовал на благосклонность к конституционным и представительным установлениям и в 1813 году даже заявил Иоаннису Каподистрии (позже ставшему его министром иностранных дел): «Ты любишь республику, и я люблю ее»^[4]. В то же время он никогда не пытался провести в жизнь даже те конституционные проекты, которые были выдвинуты до него, и не производил изменений в правительственной структуре, если это могло умалить его власть. Действительно, он со злостью отвечал своим подчиненным, когда те осмеливались заявлять, что имеют какие-либо права. Когда в 1803 году группа сенаторов попыталась использовать права представительства, которыми, как они считали, обладал Сенат, преобразованный в 1802 году, Александр усмотрел в этом «дьявольское намерение» с их стороны. В 1811 году центральная администрация была перестроена, в связи с чем значительно возросла власть министров. Но, в соответствии с анекдотом, записанным писателем Николаем Ивановичем Тургеневым, когда адмирал Николай Семенович Мордвинов, пытаясь установить меру министерской ответственности, спросил у Александра, будет ли указ принят, если министр откажется подписать его, получил на это прямой ответ: «Конечно, указ должен быть выполнен при любых обстоятельствах»^[5].