Александр I и тайна Федора Козьмича

Обратимся теперь к событиям, происходившим в ноябре 1825 года в Таганроге. Император Александр Павлович заболел 4 ноября в Мариуполе, возвращаясь из поездки по Крыму, но еще до этого, а именно в Бахчисарае, он почувствовал первые приступы злокачественной лихорадки. На другой день, 5 числа, государь прибыл в Таганрог и слег в постель. Бывший при особе государя генерал-адъютант князь Петр Михайлович Волконский вел подробный журнал о ходе болезни монарха, начатый 5 ноября. Этот журнал напечатан целиком у Шильдера. Сопровождавшие его величество медики Виллие и Тарасов также оставили подробные отчеты о болезни государя. На записки врача Тарасова неоднократно ссылается Шильдер в своей истории. Когда 19 ноября Александр I скончался в Таганроге, было сделано вскрытие его тела, которое было набальзамировано. Протокол вскрытия тела подписан девятью врачами, а именно: лейб-медиком баронетом Виллие, лейб-медиком Стофрегеном, докторами: Рейнгольдом, Тарасовым, Добертом, Лакиером, лекарями: Яковлевым, Васильевым и Александровичем. Скрепил протокол генерал-адъютант Александр Иванович Чернышев в следующих выражениях: «Видел описанные медиками признаки и при вскрытии тела его императорскаго величества государя императора Александра Павловича находился. Генерал-адъютант Чернышев». Кроме того, был сделан французский перевод этого акта. Все эти данные напечатаны у Шильдера, и если я упомянул о них, то только потому, что покойный наш историк придавал особое значение этим мелочам. Так, например, акт о кончине государя подписан двумя генерал-адъютантами, бароном Дибичем и князем П. М. Волконским, и двумя врачами, Виллие и Стофрегеном, а вышеприведенный протокол о вскрытии тела скреплен лишь генерал-адъютантом А. И. Чернышевым. Шильдер обращал особое внимание на эту разницу в количестве подписей, удивляясь, отчего протокол о вскрытии тела подписан только Чернышевым. Смею думать, что это была простая случайность, не имевшая никакого значения[5]

. Подробности о болезни и кончине Александра Павловича можно еще встретить в ряде писаний различных личностей, находившихся в то время в Таганроге, а именно: в письмах Дибича к Константину Павловичу, Соломки к Михайловскому-Данилевскому, камер-фрейлины Валуевой и княгини Софьи Григорьевны Волконской к вдовствующей императрице Марии Федоровне; сюда принадлежат также сведения, полученные со слов камердинера Федорова и кучера Ильи

[6]

: «Выехав из Петербурга очень рано, так, что только солнце стало показываться на горизонте, и проехав заставу, государь приказал остановиться экипажу и сам поднялся в коляске на ноги, с четверть часа изволил стоять и смотреть на столицу свою во все стороны, и, как сердце предвещало, в последний раз. Здесь же, с 1 сентября по 1 ноября, видна была комета темная, лучи коей простирались вверх на большое пространство, потом заметили, что она летала, и лучи коей простирались к западу; к тому еще в одну ночь в октябре, пополуночи во 2 часу, многие жители Таганрога видели над дворцом две звезды следующим порядком: сначала они были одна от другой в дальнем расстоянии, потом соединились, и опять до трех раз расходились, после сего из одной звезды сделался голубь, сел на вторую звезду, и через короткое время упал, и стало его не видно. Засим и вторая звезда постепенно исчезла. — О комете государь спросил кучера своего Илию: «Видел ли ты комету?» — «Видел, государь», — отвечал он. «Знаешь, что она предвещает?» — «Бедствие и горесть». Потом, помолчав, государь изволил заключить: «Так Богу угодно». Накануне отъезда его величества в гибельный Крым, государь изволил писать собственноручное письмо к родительнице. Это было пополудни в 4-м часу, в сие время нашла туча и сделалось очень темно. Государь приказал подать камердинеру свечки; между тем, как небо прояснилось, сделалось по-прежнему светло и солнце, камердинер осмелился подойти и доложить: Не прикажете ли, ваше величество, свечи принять? Государь спросил: «Для чего?» — «Для того, государь, что по-русски со свечами днем писать не хорошо». — «Разве в этом что заключается? Скажи правду, верно ты думаешь сказать, что, видев с улицы свечи, подумают, что здесь покойник?» — «Так, государь, по замечанию русских». — «Ну, когда так, — сказал государь, — то возьми свечи». На другой день, то есть 20 октября, любезнейший наш монарх изволил выехать в Крым, не ездить туда упрашивали государыня и князь Волконский, но государь дал слово графу Воронцову быть там и желал непременно исполнить свое обещание, в бытность же свою там жестоко простудился, что самое весьма долго от всех скрывал, и на возвратном уже пути, за 250 верст от Таганрога, в городе Орехове, приметили его болезнь, где доктор Виллие предлагал его величеству принять лекарства, но государь не согласился; потом, доехав до Мариуполя, сделался очень болен; озноб и жар усилился, но для спасения его величеству не угодно было ничего принимать из латинской кухни, как сам государь называл дорожную свою аптеку; приехав в Таганрог 5 числа ноября, болезнь еще сильнее оказала злое свое действие; в первый вечер прибытия своего, когда подали свечи, государь изволил припомнить прежний свой разговор с камердинером, сказал ему: «Федоров, я очень не здоров». — «Государь, надобно пользоваться». Государь отвечал: «Нет, брат, припомни наш прежний разговор». Камердинер залился слезами. Государь, заметив то, сказал: «Свечи, которые я приказал тебе убрать со стола, у меня из головы не выходят. Это значит мне умереть, кои будут стоять перед мной». — «Ваше величество, что вы изволите говорить, избави нас Бог от такого несчастия», — чем и прекратился разговор. Болезнь время от времени увеличивалась, и все просьбы медиков оставались тщетны, но наконец государь, видя свою слабость, 18 сего же месяца, в воскресенье, изволил изъявить свое высочайшее согласие на приглашение здешнего собора протоиерея, дабы исповедаться и приобщиться Святых Таин Христовых.