Александр II

Однако сам канцлер таковым себя не считал. За то и история его справедливо судит. Когда 18 марта 1871 года революционный Париж впервые создал правительство пролетарской диктатуры, прусское командование в тот же час поспешило выразить готовность помочь правительству Тьера[8] подавить выступление парижского пролетариата. Бисмарк разрешил Тьеру увеличить армию для расправы над коммунарами. У русского царя диктатура пролетариата вызвала гнев, а канцлер Горчаков выразился совершенно определённо: «Парижская коммуна угрожает всему европейскому обществу», – и рекомендовал версальскому правительству быстрее заключить мир с Германией, чтобы покончить с парижскими пролетариями.

Министром иностранных дел Горчаков стал после неудачной Крымской войны[9], тогда прежний министр, немец Нессельроде[10], заявил о никчёмности российского Министерства иностранных дел. Впрочем, Нессельроде, правда, на этом посту никогда не служил честно.

Вступая в новую должность, Александр Михайлович Горчаков в присутствии близких друзей, поэта Тютчева[11] и дипломата Жомини[12], выразил свою политическую линию вполне определённо: «Отныне мы положим конец немецкой дипломатии графа Нессельроде… Мою внешнюю политику будут определять интересы России, и только России».

Прошло короткое время, и о российской дипломатии заговорили с почтением. С ней начали считаться. В кабинетах и салонах Европы с уст не сходил основной принцип горчаковской циркулярной депеши, в которой русский канцлер наметил чёткую программу действий, отражавших определённый этап в истории внешней политики России после Крымской войны…

К отмене унизительного Парижского трактата Александр Горчаков готовил российскую дипломатию пятнадцать лет. И едва смолкли пушки пруссаков, а французские дипломаты, смирив гордыню, покорно подписали мирный договор, означавший конец франко-прусской войны 1870 года, как канцлер Горчаков объявил всем державам-участницам Парижского трактата, что Россия более не считает себя связанной договорами, ограничивающими её суверенные права на Чёрном море. Позже, вспоминая об этом, он напишет: «…в эпоху франко-прусской войны… я подал мысль государю Александру Николаевичу… смыть пятно, оставшееся на страницах новейшей истории нашего отечества: уничтожить запрет, наложенный на Россию Парижским трактатом, запрет строить корабли в портах Чёрного моря…»

Поверженная пруссаками Франция вынужденно промолчала. Британия и Османская Порта смирились…

…Горчаков снял очки в золотой оправе, мягкой замшей протёр стёкла. Неожиданно мысли унесли его в дальние юношеские годы… Лицей… Первый набор… Друзья-лицеисты – Пушкин, Дельвиг, Пущин…

Он, Александр Горчаков, баловень науки, пример прилежания, безуспешно подражающий Александру Пушкину в пиитстве… Припомнились пушкинские строки, к нему, Горчакову, обращённые:

Тебе рукой фортуны своенравнойУказан путь, и счастливый и славный, –Моя стезя печальна и темна…

«Провидец был дорогой друг Пушкин», – сказал самому себе князь. В памяти возникло другое пушкинское послание:

Что должен я, скажи, в сей час

Желать от чиста сердца другу?Глубоку ль старость, юный князь,Детей, любезную супругу…

– Любезную супругу, – шёпотом повторил князь.

Сжало сердце. Четверть века как умерла красавица-жена Мария Александровна Урусова. Пятнадцать лет всего-то прожил с ней, а иной теперь и не надо… Однолюб он, князь Александр. Хотя вот уже в старости сердце тронула юная племянница Надин, Наденька, чуть не пошатнувшая положение Горчакова на дипломатическом поприще… Счастлива ли она там за границей, вспоминает ли его?..

Явился советник посольства барон Жомини с неизменной папкой из синего сафьяна. Тот самый Жомини, который с приходом Горчакова на пост министра иностранных дел воскликнул: «Наконец-то Россия приобрела министра, какой будет стоять на страже интересов этого достойного государства!»

В Министерстве иностранных дел говаривали: канцлер и старший советник – две части одного целого. Для подобных утверждений имелись основания. У Горчакова и Жомини на внешнюю политику России один общий взгляд. И всеми самыми сокровенными мыслями канцлер делился с советником, прислушивался к его мнению. Документы, подготовленные бароном, отличала предельная точность, они нередко предвосхищали мысли канцлера.

– Садитесь, дорогой Александр Генрихович. Какие известия из Порты?

– Реакция Стамбула на условия конвенции по-прежнему отрицательная.

– Рука лорда Биконсфилда[13].

– Коварство туманного Альбиона[14], и несть ему конца. По всему видать, не минуем войны, как ни бейся.

Горчаков промолчал. Барон близок к истине. Но в душе канцлера всё ещё теплилась надежда на мирное решение балканского вопроса. Если бы только Британия не подстрекала Порту…