Александр II

В Чурьяк Гурко со штабом прибыл вслед за козловцами и казачьей бригадой. Ни словом не упрекнув начальника колонны за задержку – убедился лично: вины Рауха в том нет, солдаты сделали всё, что могли. Иосиф Владимирович велел немедленно выслать в Негошево для прикрытия выхода из Чурьякского ущелья Преображенский полк, а Козловский – в Потош.

Нарядив офицера связи с пакетом к главнокомандующему, Гурко стал ждать сведений от других начальников отрядов.

Сообщения поступали неутешительные. Преодолев Умургачевский перевал, правая колонна хотя и заняла Желяву и Буково, но ценой великих потерь. И не в бою, – османы даже не пытались оказать сопротивление – ненастье едва не погубило архангелогородцев.

Генерал Вельяминов рапортовал: «Едва выступили с бивака, полил дождь. Шинели промокли, отяжелели… Дорога на перевал перешла в узкую заснеженную тропу. Колонны растянулись в длинную цепь. Дождь сменился морозом и ветром, шинели сковало в железо… Отдать распоряжение о привале, дабы солдаты обсушились у костров, не мог. Колонна не обеспечена топорами, а лес крупный, буковый… Ещё хуже дело обстояло на вершине. Сбились с пути, снег заметал следы… Спасли болгары, они явились на помощь, вывели на тропу, увезли обмороженных…»

Не обрадовало и сообщение начальника левой колонны генерала Дандевиля. Не дойдя до перевала через Бабу-Гору, он, из-за ненастья и бездорожья, дал приказ возвращаться на исходные позиции…

Немного утешили Иосифа Владимировича преображенцы и козловцы. После небольшой стычки Преображенский полк занял Негошево, а Козловский вступил в Потоп и Телешкину.

Обогнав преображенцев, казачья бригада вырвалась на Софийское шоссе, парализовав передвижение турецких обозов.

В штабе генерала Гурко срочно пересматривались прежние диспозиции. В помощь преображенцам на позиции у Негошево бросили измайловцев и гвардейских стрелков, а из Потопа подтянули два батальона козловцев.

Под прикрытием негошевского заслона в разыгравшийся снежный буран двинулись в Забалканье главные силы отряда Гурко.

Фирман султана провозгласил Сулейман-пашу главнокомандующим балканскими войсками. По этому поводу Сулейман горько высказался:

– Великий султан Абдул-Хамид однажды даровал мне титул сердер-экрема, но вторым фирманом он пожаловал звание главнокомандующего Мехмет-Али-паше. Не ответите ли вы, мои достойные военачальники, отчего милостив великий султан к Мехмету? Не потому ли, что зацепился за рущукский четырёхугольник, как тонущий за спасателя?

Под пристальным взглядом прищуренных глаз Сулеймана потупились турецкие генералы, а тот с новым вопросом:

– Не вмешайся военный совет в Стамбуле, когда мы гнали генерала Гурко из Долины Роз, сегодня не встал бы вопрос, как быть? Скажи мне, храбрый Дари-Хура, какой план вынашиваешь ты?

– Мудрый сердер-экрем, – турецкий военачальник нахмурил широкие брови, согнутым в крючок пальцем ткнул в карту, – нам остаётся нанести ответный удар и в Софии устроить гяурам вторую Плевну.

– А что посоветуешь ты, славный Шакир-паша? Выдвинув к Ташкисену таборы Бекер-паши, ты поступил благоразумно.

Кругленький чернобородый Шакир-паша на похвалу не отреагировал.

– Гурко обошёл позиции у Араб-Конака, его дивизии угрожают встать за нашей спиной. У нас один выход – отойти… Я усилил заслон Бекер-паши, но на его девять таборов навалились тридцать восемь батальонов.

– Но Бекер-паша держится.

– Это ему удаётся, потому что Гурко осторожен. Он опасается нашего контрудара от Софии и Татар-Пазарджика.

– София должна стать для гяуров Плевной, сердер-экрем, пока не укрепят Адрианополь.

– Гурко сковывает наши силы, – снова заговорил Сулейман-паша. – Вам, Дари-Хура и Шакир-паша, вручена судьба софийской армии. Вессель-паша не должен позволить генералу Радецкому прорваться через Шипку.

Сулейман кивком головы дал понять: разговор закончен.

Перед Егоровым лежало снежное поле, за которым темнели траншеи турок – первая, вторая линии.

Громыхали орудия, и снаряды накрывали позиции. Когда стреляли русские батареи, фонтаны земли и грязного снега встали над турецкими траншеями; огонь открывали османы – турецкие снаряды ложились среди гвардейцев.

Под орудийным обстрелом Силантий не чувствовал холода, беспощадно вдавливал своё тело в снег. Разрывы снарядов, визг картечи заглушали ружейную стрельбу.

Полки давно ждали сигнала к атаке, а она задерживалась. Гвардейцам невдомёк: генерал Раух, не решившись отдать команду, запросил согласия генерала Гурко…

Едва заметно начали сгущаться сумерки. У Егорова зародилось сомнение: а пойдут ли они сегодня в наступление? Неужели до завтра валяться в снегу?

Не успел как следует огорчиться – заиграл сигнал к атаке. Затрубили рожки, забили барабаны. Превозмогая робость, а она почему-то всегда одолевала Силантия в первые минуты перед штыковой, Егоров подхватился, побрёл по колено в снегу через поле. Наступление преображенцев с фронта и с фланга поддерживали волынцы.