Александр II

«Судьбе было угодно свести меня с вашим братом… Мы делили с ним хлеб и кров, отражали неприятеля и участвовали в наступлении. Стоян был для меня младшим братом. Я привёл его в дом Светозары, но их мечты не сбылись. Графа Узунова не стало на марше к Чаталдже. Его рота продвигалась в авангарде, когда на нас напали конные башибузуки. Они обстреляли дружинников. В той перестрелке и погиб Стоян. Как тысячи российских солдат, он отдал жизнь во имя независимости Болгарии…

Я пересылаю вам, граф Василий Андреевич, его неоконченное письмо».

«…Сегодня я воротился из Систово. Я поехал туда, получив отпуск от генерала Столетова, которого сопровождал на Лысую гору, к Хаджи-Осман-паше. Миссия парламентёра у Николая Григорьевича оказалась весьма трудной, но увенчалась успехом. В Систово я провёл пять дней… Господи, это были лучшие дни моей жизни… И знаешь, Василько, теперь, когда я снова среди своих болгарских друзей, дружинников, хочу поделиться с тобой своим сокровенным: у моей Светозары будет сын. Да, я убеждён. Мы заранее решили назвать его в честь нашего деда графа Петра Андреевича. Он, презрев злые языки, привёз невесту из Болгарии, ставшую нам с тобой и бабушкой, и матушкой.

…Знаю, ты улыбаешься, читая эти строки, и думаешь, а если дочь? Что же, тогда имя ей будет Росица…»

С 18 октября 1877 года и по 23 января 1878 года в особом присутствии правительственного Сената длился процесс 193-х. Подсудимые обвинялись в покушении на государственный строй империи. 28 были приговорены к каторге, другие к ссылке.

Поликарпа Саушкина с товарищами увозили на поселение в российскую глухомань, к Белому морю.

От стражников Поликарпу было известно, что в Петербурге и иных городах имеют место волнения среди фабричного люда.

Жандармы говорили:

– Скоро войне конец, настанет примирение, и тогда государь примется за вас…

В беспорядках винили нигилистов и не хотели замечать, что вся российская действительность вела страну к революции. Хотя царь и его министры, охранка и полицейское управление уже видели в нигилизме понятие политическое, суть коего в отрицании существующего строя.

Тщетно пытались бороться с революционным движением. В ответ на применение к политическим заключённым экзекуций народники ответили террором. 24 января 1878 года на Гороховой в Санкт-Петербурге Вера Засулич стреляла в петербургского генерал-губернатора генерала Трепова…

Этот выстрел всколыхнул революционную Россию, но в международной печати он остался мелким эпизодом. Взоры политиков и журналистов были обращены к Сан-Стефано. Нежданно маленький городок Оттоманской Порты под Стамбулом стал предметом больших обсуждений. За ходом переговоров в Сан-Стефано следили пристально. И хотя переговоры шли при закрытых дверях, многое просачивалось, давая пищу журналистской братии.

Канцлер Горчаков, листая по утрам газеты, брюзжал:

– Пашквилянты, умней бы чего напридумали.

А накануне депешировал в Константинополь послу Игнатьеву, дабы тот в Сан-Стефано не поступился ни одним пунктом договора.

Но граф Игнатьев и без указаний давил на Саффет-пашу, диктуя нелёгкие для Порты условия мира.

Убедившись, что Англия дальше угроз не пойдёт, Турция согласилась на Сан-Стефанский мирный договор, отвечающий интересам России, Болгарии, Сербии и Черногории. Подписав условия, Саффет-паша горько изрёк: «Европа покинула нас, после того как побуждала к войне с Россией…»

Европа не ожидала подобного мирного договора.

Бисмарк сказал брюзжа:

– Я думал, России нужно несколько бунчуков[79] пашей да победная пальба в Москве, но Александр и Горчаков заставляют нас проглотить горькую пилюлю.

Сан-Стефано прозвучал как взрыв бомбы, вызвавший замешательство в правительственных кругах европейских государств, после чего разразилась дипломатическая буря, заставившая российское правительство согласиться на созыв Берлинского конгресса[80]

. Но прежде Горчаков побывал в Вене…

Австро-Венгрия усмотрела в Сан-Стефанском договоре нарушение Рейхштадтской и Будапештской конвенций, заявив, что границы Болгарии по перемирию значительно шире предусмотренных по этим соглашениям.

Кабинет Биконсфилда лихорадило. Лорды гневно обрушились на Россию, обвиняя в посягательстве на Парижский договор: она-де посягает на целостность Турции. И тут же раздавались голоса, призывающие взять у Порты Кипр и Египет, якобы для того, чтобы предупредить расширение российской экспансии на район Суэцкого канала.

От приезда Горчакова в Вену Андраши многого не ожидал. Россия не откажется от создания на Балканах славянского государства, а он, Дьюла Андраши, если встала так остро речь о Болгарии, согласен видеть её разделённой на две автономные области: одну под протекторатом Оттоманской Порты, другую под протекторатом австро-венгерской монархии.

Однако российский канцлер и слышать о том не хотел, заявив в Шенбрунне:

– Наша внешняя политика зиждется на постоянстве, и, как было обусловлено прежде, Вена получит протекторат над Боснией и Герцеговиной, и не более.

От такой категоричности Андраши даже растерялся. Мягкий тон он сменил скрытыми угрозами: