Александр II

Лондон, Париж и, конечно, Вена упорно предлагали идею конференции, означавшую их прямое участие в решении внутренних дел России. Петербург категорически отверг эти намерения. «Вообще странна ненависть европейской печати к России и радость при виде замешательства в ней», – записывал в дневник профессор Никитенко, отмечая пламенное приветствие Виктора Гюго к полякам.

31 марта 1863 года Александр Николаевич подписал манифест, в котором объявлялось полное и совершенное прощение тем из вовлеченных в мятеж в Царстве Польском, которые не подлежат ответственности за иные уголовные или по службе в рядах войск преступления, сложат оружие и возвратятся к долгу повиновения до 11 мая 1863 года.

Использование Россией «пряника» в польских делах не соответствовало интересам европейских держав. 5 апреля послы Англии, Франции и Австрии вручили российскому министру иностранных дел полученные ими из своих столиц депеши. На заседании Комитета министров в присутствии государя Горчаков прямо сказал, что считает войну возможной к августу.

Очевидно, что европейские державы изо всех сил стремились использовать сложившуюся ситуацию для ослабления могущественной империи. Ту же цель преследовали и польские мятежники.

Среди польских революционеров была популярна идея о достижении победы над русским правительством при помощи распространения смуты внутри России. В 1863 году были опубликованы документы, захваченные у графа Замойского, и между ними программа восстания, составленная генералом Людвигом Мерославским и помеченная 1 марта 1861 года: «Неизлечимым демагогам нужно открыть клетку для полета за Днепр. Пусть там распространяют казацкую гайдамачину против попов, чиновников и бояр, уверяя мужиков, что они стараются удержать их в крепостной зависимости. Должно иметь в полной готовности запас смут и излить его на пожар, зажженный уже во внутренности Москвы. Вся агитация малороссианизма пусть переносится через Днепр; там обширное пугачевское поле для нашей хмельничевщины. Вот в чем состоит вся наша панславистическая и коммунистическая школа! Вот весь польский герценизм! Пусть он издали помогает польскому освобождению, терзая сокровенные внутренности царизма… Пусть обольщают себя девизом, что тот радикализм послужит „для вашей и нашей свободы“. Перенесение его в пределы Польши будет считаться изменой Отчизне и будет наказываться смертью, как государственная измена».

Мерославский резко отрицательно относился к переговорам Центрального национального варшавского комитета с издателями «Колокола». Крайний националист рассматривал заключенный польскими и русскими революционерами союз как «кабалу», отдававшую России «две трети Польши», имелись в виду Литва, Белоруссия и Украина, на которые претендовали его сторонники.

Сразу скажем, что не все поляки разделяли программу Мерославского, но многие. В России же она была почти неизвестна, и возможно поэтому сочувствие полякам в обществе было. Сочувствие не только словесное.

В начале апреля из Казани поступило известие о готовящихся будто бы беспорядках. Сообщалось о некоторых лицах, действующих якобы по указаниям некоего Центрального революционного комитета. Настораживало упоминание ротного командира Охотского полка. Срочно командировали флигель-адъютанта Нарышкина за неимением налицо более способного.

Оказалось, что Казанский заговор был организован группой поляков действительно по указанию их Центрального комитета совместно с русскими революционерами, принадлежащими к организации «Земля и воля». В подготовке большого восстания в Поволжье принимали участие штабс-капитан Иваницкий, поручики Черняк и Мрочек, подпоручик Станкевич, эмигрант Кеневич, студент Петербургского университета Сильванд, студенты Казанского университета Желанов, Сергеев, Полиновский, Лаврский, Щербаков, Бирюков и несколько вольнослушателей, один из которых, Иван Глассон, и донес о заговоре.

Боевые действия в Царстве Польском продолжались. Русские полки разбили крупные формирования мятежников, но полностью подавить сопротивление не могли. Отряды мятежников уходили в леса, используя где вольную, где вынужденную помощь крестьян. Обыкновенными приметами при преследовании были болтавшиеся на деревьях тела повешенных холопов и русских солдат, нередко с распоротой грудью и вывороченной наподобие лацканов кожей.

Стоит заметить, что Александр Николаевич в эти трудные дни и месяцы при принятии решений, как и обычно, должен был учитывать не только политические мотивы, но и сугубо личностные. Посланный в Польшу для усмирения генерал Муравьев крайней жестокостью добился положительных результатов, но явно перешагнул намеченный для него рубеж. Александр Николаевич отнесся к Муравьеву сдержанно, но тот этого не понимал, вел себя до неприличия нахально, по рассказам министров, заявлял самые неуместные притязания и позволял неуместные выходки даже в отношении царского брата. Царь убрал бы зарвавшегося дуралея, но Петр Шувалов настойчиво советовал оставить, а за Шуваловым стояли влиятельные круги.