Александр Невский. Сборник

Холопы вышли, причём новый тиун не замедлил отдать приказание маленько попридержать своего предшественника, что холопы, частью недовольные многим при его управлении, не замедлили исполнить. И вскоре до боярских ушей донеслись отчаянные крики бывшего тиуна.

Услышав крики, Всеволожский невольно поморщился.

   — Ни за что, дьяволы, парня дерут, а я ещё сказал нещадно драть его, запорют, анафемы, на радостях до смерти! Да что же делать, нужно же вид было показать!

А крики становились ужаснее, отчаяннее; они почему-то коробили боярина, и он велел закончить экзекуцию.

   — Ну, теперь, кажись, всё! — проговорил боярин. — Всё улажено, пора подумать и о других делах, поймать бы этого дружинника!

Весть о воскресении из мёртвых боярина Всеволожского облетела весь Новгород. Весть эта сначала поразила всех страхом и ужасом, но страх прошёл, и все начали с любопытством ожидать появления боярского. Прошло три дня, но Всеволожский не выходил, не делал шага из своего двора.

Но настал день, в который боярин не выдержал и волей-неволей смешался с толпой новгородцев.

С раннего утра загудел в Софийском соборе призывный колокол. С раннего утра народ повалил толпами в собор. Услышав звон, Всеволожский затуманился, но стал собираться.

Боярин спешил в собор. На площади перед собором стояла княжеская дружина, только далеко не вся.

«Что за оказия, зачем это здесь собралась эта горсточка?» — невольно думалось боярину.

Он вошёл в храм. Народу было много. Но при его появлении все со страхом расступались и давали ему дорогу. Всеволожский прошёл вперёд и остановился как вкопанный.

Впереди всех стоял в походном воинском костюме князь Александр Ярославович. Лицо его было светло, безоблачно, глаза с усердием были устремлены на образ Спасителя; он, казалось, не принадлежал земле, он весь отдался молитве.

Злоба, ненависть закипели в душе Всеволожского при виде этого ясного святого лица; много бы он отдал, чтобы это лицо хотя бы на мгновение отуманилось горем, печалью.

Кончилась служба; князь подошёл к кресту и набожно приложился к нему; все двинулись за ним, один только Всеволожский не трогался с места и стоял словно окаменелый; глаза его горели непримиримой злобой. Он увидел и узнал в числе окружавших князя Солнцева.

Начали выходить из собора, двинулся за другими и Всеволожский. Когда он вышел, князь был уже на коне. Владыка обходил ряды дружины и кропил их святою водою.

Всеволожский не стал дожидаться конца церемонии, а спешно направился к своему дому. Немало удивляло его, что его бывшие сторонники словно не узнавали его, сторонились.

   — Что за притча такая, аль переметнулись? Да, теперь подумать, подумать нужно, — говорил он, возвратясь домой, — на приятелей надежды никакой, вишь, от меня, как от супостата, рыло воротят; приходится, видно, одному доканчивать дело. Ну, что ж, смогу и один, только вот поспрошать нужно, что это такое творилось ноне, что такое праздновали? Уж не в поход ли собрались? Ну, если так, на моей улице был бы праздник!

Размышления его были прерваны приходом древнего старика — боярина Мунина, родственника Всеволожского.

   — Ну, теперь вижу, что люди не солгали мне, — обнимая хозяина заговорил пришедший, — вижу, что жив.

Обрадованный Всеволожский засмеялся:

   — А ты думал, что помер?

   — Как, родимый, не думать! Сказывали, что тогда на мосту сгиб ты, утопили тебя, вишь; не поверил было, говорят, своими глазами видели, а там и вправду пропал ты.

   — Тонуть тонул, да Господь помиловал!

   — Где же ты пропадал всё время-то?

   — У добрых людей. Огневица у меня была, спасибо им, отходили меня.

   — И впрямь спасибо! А я уж и на помин души твоей в церкви подавал, только прослышал, что воротился ты; признаться, не поверил я, только нынче внучек прибегает и кричит мне, что видел тебя на площади. Дай, думаю, пойду погляжу своими глазами, уверюсь, а ты и вправду обрёлся.

   — Обрёлся-то я, родимый, обрёлся, только не на радость, — проговорил горестно Всеволожский.

   — Что так?

   — Да так, пришёл домой, да жены и не застал.

   — Как не застал? Где же она?

   — Христос её знает, в тот вечер и сгибла, как я вернулся; так и не видал её.

   — Батюшки мои, куда же ей деваться-то! Уж не порешила ли она с собой с горя, что ты пропал, ведь она была баба добрая, любила тебя.

   — А я её нешто не любил? Как холил, как берег её! Да вот сами себе злодеями и стали, эту проклятую дружину призвали на свою голову.

   — А что ж дружина?

   — То, что как начал я расспрашивать про жену, мне и сказали, что передо мной какой-то дружинник силою ворвался в дом; с той поры жена и пропала.

   — Куда же дружинник-то девался?

   — А леший его знает! Так полагаю, что он за Марфой и пробрался сюда. Баба молодец, вдовой считается, кто на такую бабу не польстится; он и уворовал её.

   — Надо искать!

   — И то ищу. Теперь, полагай, один в доме остался, всех холопов разогнал.

   — Ах ты, грех какой! Поди ж ты: то она была от живого мужа вдовой, а теперь ты стал вдовый от живой жены.

Всеволожский в отчаянии развёл только руками.

   — Да, накликали мы себе беду этой дружиной.

   — Что делать, без неё тоже неладно было, шведы совсем одолели нас.