Александр Невский. Сборник

Не так давно Изяслав с дружиною вернулся из похода, предпринятого им с помощью Святослава Черниговского и Всеволода Переяславского на половцев. Поход был неудачным. Хотя братья и соединили свои войска, половцы всё равно оказались сильнее и победа осталась за ними. Князьям пришлось спешно возвращаться по домам, под защиту крепких городских стен. Половцы, увидев слабость неприятеля, начали совершать набеги на Переяславское княжество, а затем, переправившись через Неводницкий перевоз, обошли по берегам Лыбеди вокруг Киева и стали грабить и разорять его окрестности.

Внутрь города нельзя было проникнуть, так как длительная осада тоже была невозможна — для этого половцам не хватало сил. Поэтому они нападали на сёла, деревни и на городские предместья, наводя ужас на жителей. В опасности находился и Подол.

Однако Изяслав не делал ничего для обороны города и защиты киевлян: он только сидел в своём дворце и пировал с дружиною.

Это и вызывало неудовольствие киевлян.

   — Нам нужен князь не для пиров, — слышались голоса недовольных, — а для защиты.

   — Место дружинников не в княжеских палатах, — говорили другие, — а на поле боя.

Вес эти высказывания доходили до слуха Изяслава вызывая у него ярость. Нередко доставалось и воеводе Коснячке, который не боялся говорить князю правду.

Как только в народе началось брожение, Коснячко поехал на княжий двор.

   — Скверно, князь, — сказал он, — половцы разоряют нас, а ты держишь у себя дружину, кормишь, поишь её да одеваешь...

   — Потому что я со своею дружиною добываю золото, — отвечал подгулявший князь. — Если дружина при мне, значит, и вся сила на моей стороне.

   — Быть может, ты прав, княже, — задумчиво сказал воевода, — но народ бунтует! Если ты со своею дружиною не желаешь защищать народ, то он сумеет сам себя защитить от врага.

Изяслав закусил усы.

   — Воевода! — грозно заметил князь. — Сегодня ты не на боярском совете!.. Когда позовут тебя, тогда и будешь говорить...

Ответ был ясен, и воевода, нахмурясь, вернулся домой.

После возвращения воеводы домой, за час или за два до захода солнца, на Подоле зазвучал вечевой колокол.

Звон раздавался до захода солнца. Колокол созывал людей не только с одного Подола, но и со всех окрестностей, составлявших с Киевом одно целое. Конные и пешие люди шли по дорогам и тропинкам по направлению к Подолу, на площадь перед Турьей божницей, где, по обыкновению, происходило вече киевлян.

Из великокняжеского двора был послан один из гридней узнать, по какому случаю народ собирается на вече.

Гридня вернулся поздним вечером и сообщил князю, что киевляне собрались на совет, чтобы обсудить, как им избавиться от половцев. Он также передал приглашение киевлян прийти на вече.

Приглашение насторожило Изяслава, и он решил не ходить на вече. Вместо этого он собрал дружину, велел выкатить из подвала две бочки мёду, позвать музыкантов и плясунов и начал пировать.

Народное вече, созванное так внезапно в Киеве, не прошло незамеченным и воеводою Коснячкою.

Было около полуночи, когда Коснячко вышел из терема, сел в саду на лавочке и начал прислушиваться к отдалённому шуму, долетавшему с Подола. Слышно было ржание лошадей, топот копыт и возгласы народа. Это его заинтересовало, он встал, вышел за ворота и отправился в башню, стоявшую возле его сада. Оттуда о стал смотреть на Подол и прислушиваться. Луна ярко светила, но старые глаза воеводы, увы, ничего не видели. Лишь отдельные слова, угрозы и жалобы долетали до его слуха.

Долго сидел воевода, прислушиваясь к вечу, как вдруг до его слуха долетело пение. Это был хор серебристых девичьих голосов, раздававшийся из светлицы его хором и разносившийся среди ночной тишины далеко над Подолом и Днепром.

Коснячко поднял голову и улыбнулся. Это пела его дочь Людомира с подругами.

Слушая пение, старик, казалось, забыл о той буре, которая кипела у его ног на Подоле. Он давно лишился жены, сыновей у него не было, так что единственной его утехой на старости лет была дочь Людомира, называвшаяся уменьшенным именем Люда. Это была стройная девушка с густыми белокурыми волосами и румяным, несколько продолговатым, привлекательным личиком.

Допев песню, Люда встала и весело произнесла:

   — Довольно петь, мои подруженьки... Уже полночь и пора спать. Я пойду попрощаюсь с тятей, — прибавила она и вышла на террасу; она знала, что её отец любит вечерами сидеть там.

Оглядевшись вокруг и не видя его, она окликнула:

   — Тятя! Тятя!..

В ту же минуту скрипнула калитка и показался старый воевода. Он был без шапки. Лёгкий осенний ветерок раздувал его седые волосы, серебрившиеся при луне.

Люда живо подбежала к нему и повисла на шее.

   — А я, тятя, искала тебя, чтобы попрощаться, — сказала она. — Пора спать.

Отец поцеловал её в лоб.

   — Спокойной ночи, моя ласточка, — нежно сказал он.

Вдруг за калиткой послышался топот лошади; воевода поднял голову и начал прислушиваться. Стук копыт приближался к ним; наконец кто-то остановился у ворот, соскочил с коня и начал привязывать его к кольцу.

«Дурные вести», — подумал старик.