Читаем Александр Невский. Сборник полностью

Опустив голову, вошёл в княжескую ставку боярин. Боль в плече, ненависть к князю, безвыходность положения выводили его из себя.

   — Боярин, — мягко обратился к нему князь, — вот швед обвиняет тебя в измене Великому Новгороду и Святой Софии, правда ли это?

Боярин молчал, стиснув от злобы зубы; мягкость князя бесила его.

   — Что ж, боярин, молчишь? Скажи, что ворог врёт, — продолжал князь.

Глаза Всеволожского сверкнули, он поднял голову, смело, твёрдо поглядел на князя.

   — Что же? — промолвил Александр.

   — Не врёт швед, а говорит правду!

   — Ты, значит, изменник?

   — Нет! Но я ненавижу тебя! — с яростью проговорил Всеволожский.

Воевода сумрачно смотрел на эту сцену; князь ещё более опечалился.

   — Так ты говоришь, что ты один только и разорял наш край? — обратился князь к воеводе.

   — Пока, говорю, один! — отвечал швед.

   — Как пока? — удивился князь. — Разве ты ещё кого ожидал?

   — Может, и ожидал! Погоди, разнесут твою дружину! — грубо отвечал швед.

   — Уведите его! — приказал Александр.

   — Что с ним делать?

   — Ничего, — проговорил князь, — я потом скажу.

Шведа увели, остался один Всеволожский.

   — А тебе, боярин, — обратился к нему князь, — я скажу вот что, здесь, сам видишь, много деревьев, за твоё чёрное дело, за измену Великому Новгороду, я мог бы повесить на любом из них. Я тебя нашёл в числе врагов и волен в твоей жизни, но вольности, прав и свободы Великого Новгорода я нарушать не хочу. Я отправлю тебя в Новгород к посаднику, пусть тебя судит вече! Коли оно оставит тебя без наказания, тогда будет само виновато, а накажет, тогда другие не будут следовать тебе.

Кровью налились глаза Всеволожского, горшего наказания он не мог придумать. Ему живо представилось бушевавшее новгородское вече, он, заправлявший этою толпою, направлявший её, стоит опозоренный, ждёт приговора этой оборванной голытьбы, и эта голытьба приговаривает его!

   — Вели лучше убить меня здесь! — прохрипел он.

   — Зачем убить? — проговорил князь. — Мне твоей смерти не нужно; я бы отпустил тебя совсем, но ты новгородский боярин, а я не волен нарушать ваших обычаев, пусть тебя судит сам Господин Великий Новгород.

По уходе боярина князь задумался. Всеволожский недаром очутился у шведов; вероятно, он рассказал им о его силах. Он вспомнил также намёк шведа и о больших силах.

«Не вызвали ли они их? — думалось князю. — Делать нечего, придётся из Новгорода кликнуть всю дружину!»

Он позвал дружинника, самого близкого к себе, любимого.

   — Возьми, — говорил он ему, — человек десять с собой и доставь в Новгород шведов полонённых и боярина Всеволожского.

   — Что с ними там делать?

   — Шведов пусть посадят в тюрьму, пока я не ворочусь, а боярина прямо доставь к посаднику, пусть что хотят с ним, то и делают.

   — А коли отпустят?

   — Это их дело! — отвечал князь.

   — Такого-то смутьяна да крамольника живым отпускать? — удивился дружинник. — Жалко не знал я раньше, а то пришиб бы его, чтоб он и не вставал больше, земли бы не топтал!

   — Грешно так делать-то, друже! — промолвил князь.

   — Нет, княже, не грешно, дурная трава из поля вон!

   — Ну уж я так решил, — сказал князь. — Потом, как приедешь, тотчас же отправься к Солнцеву и скажи, чтобы он, не медля, собрал всю дружину, а коли найдутся охотники, так и охотников прихватил бы с собой и шёл бы поскорее сюда.

   — Зачем, князь, нам это мужичье нужно, оно только будет мешать нам да портить дело.

   — Коли б они одни были, тогда, пожалуй, и попортили бы, а с дружиной ничего, народ они храбрый. Так так-то и сделай, мешкать нечего.

Дружинник вышел и не более как полчаса спустя двинулся по направлению к Новгороду.

IX. ВОЗМЕЗДИЕ


Затужил Солнцев, сильно затужил, расставшись со своей зазнобушкой Марфушей. Грусть всё больше забирается ему в душу, тает он, с лица спал, не спится ему, еда на ум не идёт, сокрушился совсем.

Прошло более недели, как ушёл в поход из Новгорода князь. Солнцев совсем извёлся за это время.

Был полдень. Он сидел в своём покое смурной и скучный. Вдруг на улицах послышался шум, шаги бегущих людей, говор. Народ толпами валил по направлению к дому посадника.

   — Аль пожар где? — спросил тревожно Солнцев у бегущих.

   — Какой пожар, — крикнули ему на бегу, — князь полонённых шведов прислал!

   — Полонённых шведов! — воскликнул Солнцев. — Значит, бой был? Наша взяла? — и бросился вслед за народом.

Когда он прибежал, дружинники, сопровождавшие пленных, выезжали со двора. С радостью бросился к ним Солнцев, словно кровных родных повидал.

   — А я к тебе с княжеским приказом, — говорил приезжий дружинник Солнцеву.

   — Какой приказ? Говори!

   — На улице негоже говорить, пойдём к тебе на дом, — отвечал тот.

Он слез с лошади и пошёл рядом с Солнцевым.

   — Так побили шведов? — спрашивал дорогою Солнцев.

   — Да и бить-то нечего было, не больно много было их, — отвечал дружинник.

   — Значит, князь угадал, сказав, что это не настоящая шведская рать?

   — Вестимо, угадал, нетто он ошибётся!

   — Ну, какой же мне от князя приказ? — спросил Солнцев, входя в дом.

   — А приказ такой, чтобы ты, не медля, собрал всю дружину и шёл к князю.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги