Александр Невский. Сборник

По сравнению с Киевской Русь Суздальская кажется возвращением назад, упадком. Ни один город на севере не может сравняться с Киевом. Образование и культура падают. Письменность и литература, высоко развившиеся на юге, замирают на севере. Весь внутренний облик Киева и Суздаля представляют глубоко различными.

Киев был устремлением к Византии, к степям и к Хозарии. С киевских гор открывались широкие горизонты и свободные дали. Всё, что совершалось за рубежами, в Византии и в степях, было ему ведомо и непосредственно на него влияло. На севере горизонты сужаются, заслоняются лесами. Суздаль обращён на восток, к болгарам, более диким, чем Русь. Всё, что доходит до него из других стран через Киев и Новгород, становится лишь далёкими отголосками.

Киев как бы согрет отблесками золото-парчовой Византии. На юге князь и его дружина переходила из удела в удел, от стола к столу. Полем их интересов и стремлений была вся Русь. Удел и город были только временным житием, «прокормлением», а мысли их мерили просторы от Полоцка до Киева, от Новгорода до Тмутаракани. В Киеве — широта и размах. В киевских князьях былинная поэзия удали и лихого полёта. И все краски киевской жизни пестры, беспокойны, полны противоречий, языческого буйства жизни и строгости первых монастырей.

На севере эти краски тускнеют. В Суздале сдержанность, труд и прикованность, часто на всю жизнь, к одному городу, к одному болотистому, неплодородному полю. Мысль не могла рыскать по всей земле. Для этого не было и южных просторов. Здесь княжества затеряны среди широко, во все стороны растекающихся рек, неизвестно куда выводящих, никуда не влекущих, как прямой и многоводный Днепр, устремлённый к Византии. Поэтому на Суздале по сравнению с Киевом лежит печать глухого провинциализма, медвежьего угла.

И князь, и бояре, и смерд здесь упорно работают над землёй. Пусть они иногда сталкиваются в своих интересах, спорят и восстают. В них всегда есть единая воля.

В Суздале уже не чувствуется парчи. Образ Суздаля — серая, сермяжная Русь. И суздальский князь, и боярин, становясь хозяевами-вотчинниками, входят в быт. Их богатые одеяния вливаются в сермяжную Русь, становятся в ней неотъемлемым, ярким пятном. Киевцы презрительно называли суздальцев «мужиками залешанами». И правда, Суздаль — это мужик залешанин. Надолго затерянный в болотах, он воспринял, сам ещё дикий, дикость окружавшей его Чуди. Христианство и язычество смешалось в нём в то двоеверие, с которым боролся через пять веков в своей митрополии Св. Димитрий Ростовский. Как это двоеверие, Суздаль на много веков причудливо сочетал владимирские и ростовские храмы с курными избами и бревенчатыми шалашами древолазов. И всё это слилось в нём в единую задумчивую в однообразии лесов и озёр картину. Суздаль создал русское пустынножительство, русские северные монастыри и погосты. Его благочестие, его вера иная, чем на юге. Он более целен, более смиренен. От Суздаля идёт смиренная, убогая Русь. Он Суздаля и великодержавность Москвы.

Одновременно с Суздалем на севере был ещё один государственный центр, по своему складу отличный и от Киева, и от Суздаля — Господин Великий Новгород. Целый ряд исторических причин повлияли на создание в Новгороде совсем особенного государственного строя.