Александр Одоевский

«Он с большими дарованиями, и характер его очень сходен с характером женевского чудака (Руссо. — В. Я.): та же чувствительность и недоверчивость, то же беспокойное самолюбие, влекущее к неумеренным мнениям, дабы отличиться особенным образом мыслей, и порою та же восторженная любовь к правде, к добру, к прекрасному, которой он все готов принести в жертву; человек, вместе достойный уважения и сожаления, рожденный для любви к славе (может быть, и для славы) и для несчастия».

Позже Вильгельм поселился с Одоевским.

«Кюхельбекер был болен и занимал сырую комнату. По обширности моей я предложил ему у себя комнату, и он в предпрошедшем месяце переехал ко мне».

Жили они дружно: их сближали литературные интересы, политические взгляды, общий крут друзей. Слуга Кюхельбекера Семен Балашов рассказывал, что, живя у Одоевского, барин «с утра до первого и второго часа занимался сочинениями, потом уходил и возвращался в квартиру часу в первом или втором ночи».

Лев Пушкин служил в департаменте духовных дел министерства народного просвещения под началом Константина Сербиновича. К службе он относился с прохладцей: опаздывал, а то и вовсе не являлся на дежурства, переписывая бумаги, пропускал целые листы… Отсюда неприятности, столкновения с начальником канцелярии Карташевским, даже с самим министром, адмиралом Шишковым.

Будущее не сулило Пушкину ничего хорошего.

Сербинович внешне недовольства своего не показывал (как же, брат самого Пушкина!), но Левушка хандрил, бывал вспыльчив, подумывал об отставке…

«Ради бога, погоди в рассуждении отставки. М. б. тебя притесняют без ведома царя, — писал ему из Михайловского. опальный поэт. — Просьбу твою могут почесть следствием моего внушения etc, etc, etc. — Погоди хоть Дельвига».

Дельвиг же, посетив своего ссыльного друга и вернувшись в Петербург, сам не являлся на службу до тех пор, пока разгневанный директор Публичной библиотеки Оленин не потребовал от него подать просьбу об увольнении в трехдневный срок.

Помирившись, Лев Пушкин и Кюхельбекер остались друзьями.

Одоевский дружил с обоими, но более всего сошелся с другом своего двоюродного брата Владимира — Кюхельбекером. Вильгельм был истинный поэт в душе, часто печатался, особенно в детище своем «Мнемозине», которой отдавал всю свою кипучую энергию. К Александру он привязался, называл его «человеком истинно просвещенным… с богатой и теплой душой», требовал от него стихов для журнала.

Последние дни Одоевский ходил расстроенный. От отца долго не было вестей, а отпуска пока не давали. Грибоедов уезжал из Петербурга, уезжал на Кавказ к Ермолову… Когда еще придется свидеться с ним!

Перед отъездом Грибоедов наносил прощальные визиты, о чем-то долго беседовал с Рылеевым. Одоевский устроил последний вечер.

С лица Грибоедова не сходила грустная улыбка.

— Будь осторожен, Саша! Не слишком увлекайся, — сказал он, ибо знал о своем брате то, чего не знали даже родные.

Одоевский обнял его.

Уехал Грибоедов утром…

За заставой обернулся — город тонул в густом утреннем тумане, лишь смутно светился шпиль Петропавловской крепости.

— Благослови и сбереги друзей моих, столица! — попросил он.

8

«Князя Одоевского я часто видел во всех собраниях литераторов и еще чаще в его укромном жилище. Он был дружен с моим братом Александром».

(Михаил Бестужев)

В Петербург вернулась из деревни жена Рылеева Наталья, и Александру Бестужеву пришлось срочно подыскивать себе квартиру. Он переселился к Одоевскому. Они еще более подружились.

— Столько комнат пустует, — сказал Александр своему другу. — По утрам дядька не всегда меня находит: то здесь я, то там. Живи когда и

сколько хочешь. Вдвоем веселей.

— Но предупреждаю — гостям отбою не будет!

— Кажется, всех твоих гостей я уже знаю, — улыбнулся Одоевский.

— Ой ли! — загадочно ответил Бестужев. — Кстати, скоро предстоит нам поездка к морякам. Будь готов к ней.

К. Ф. Рылеев — Д. И. Завалишину:

«(Петербург, 2 июня 1825 г.)

Большинство голосов решило ехать в Кронштадт сегодня вечером в пять часов. Итак, если Вы не раздумали, приготовьтесь; между тем, князь Одоевский просит Вас сегодня же в три часа к нему на обед. Приезжайте ко мне, мы отправимся вместе. Если же опоздаете, то спросите у моего человека о квартире Одоевского. Она на углу, против церкви Исаакия, в доме генеральши Булатовой, недалеко от Конногвардейского манежа».

У Одоевского сидел Кюхельбекер и пил холодный квас.

— Ты уже готов? — с порога спросил Рылеев.

Вильгельм утвердительно кивнул. Увидев входившего в комнату Завалишина, он иронично заметил:

— Только вряд ли сия миссия окончится успехом. Брат Миша в том очень сомневается.

Рылеев бросил на него сердитый взгляд.

— Господа! — сказал он. — Времени осталось мало. Необходимо сейчас же решить: едем мы сегодня в Кронштадт или нет.

— Раз уж собрались!

— Будет ли прок? — меланхолично пробормотал Бестужев.