Александр Первый

Еще б'oльшая здесь демокрация, чем у маменьки. Сам хозяин трактира, купец Ананьев, Милютин, Ненастьев, Солодовников — все миллионщики, — и тут же саечный разносчик, мещанин Курилкин; беглый солдат артиллерийского гарнизона, фейерверкер Иван Будылин; рядовой Федул Петров, тот самый, что обратил Алешу в скопчество; и канцелярист Душечкин, во фраке, с медалью 12-го года; а самая важная особа — придворный лакей Кобелев. Сослан в Соловецкий монастырь, бежал оттуда и проживает в столице по фальшивому паспорту. Старичок слепенький, глухенький; шамкает невразумительно. В Ропше был в 1762 году и «своими глазами видел все». Свидетельствует, что Кондратий Селиванов есть государь император Петр Третий.

Мы с Алешею сидим на диване, скопцы на стульях, по стенке, а посередине комнаты уставщик Гробов читает наизусть, как дьячок, «Страданий света истинного государя батюшки оглашение» — повесть о том, как российский самодержец «пошел волей на страды».

Сын пренепорочной девы, императрицы Елизаветы Петровны, воспитан и оскоплен в Голштинии. Супруга его императрица Екатерина Вторая, предавшись лепости — похоти, задумала убить мужа, когда узнала, что он неспособен к сожительству брачному. Но тот бежал из Ропшинского дворца в платье убитого за него часового. В Москве схвачен обер-полицеймейстером Архаровым, бит кнутом и сослан в Сибирь на каторгу, где скован кандалами поножно с разбойником Иваном Блохою, первым исповедником Сына Божиего. Опять бежал; укрывался в падежной яме, во ржи, в подполье, в свином корыте. «Так было мне, Богу Всевышнему, небо — свиное корыто», — говорит искупитель; и опять схвачен: шейку железом оковали, ротик рвали, били плетьми, окровянили рубашечку, из тюрьмы в тюрьму волочили. «Я, — говорит, — сто тюрем обошел и вас, детушек, нашел».

— Так страдал творец от твари! — заключает Гробов, и слушатели все вздыхают:

— Столько-то наш государь-батюшка изволил страдать, а мы за него не хотим!

От умиления плачут и еще больше потеют, — такая в воздухе выхухоль,[61] что мне почти дурно.

А из кабака снизу пьяные песни доносятся. «У меня-де, отца, много детушек еще за кабаками валяется, а мне и пьяниц-то жаль!» — говорит искупитель.

Уставщик продолжает читать «Оглашение» и открывает последнюю тайну Царя-Христа. Белый Царь — значит убеленный, оскопленный:

Как Христова пелена,Наша плоть убелена.

«Ныне-де порфира царская — от крови алая, но Кровью Агнца убелится паче снега, — и тогда и будет Белый Царь. Белым станет красное солнышко, — и весь мир убелится».

«И тогда, — говорит искупитель, — соберу я всех детушек под единый кров. И вся земля мне поклонится; все цари земные повергнут скипетры и венцы к стопам моим, и будет царствие мое на земле, как на небе».

Безумство, бред, — а что-то знакомое слышится: не мечта ли императора Александра Благословенного — феократия, царство Божье, монаршею волей объявленное, — Священный Союз?

И еще иная мечта (об этом никто не знает, а я слышал от Софьи) — отречение государя от престола — не те же ли страды? Не мечта ли всей России — страдающий царь, страдающий Бог?

Августа 2. «В русском царе — сам Бог Саваоф и с ручками, и с ножками», — говорят скопцы и смотрят невинно, как дети. Тоже растление детей.

Кто это сделал? Кто виноват?

Не всей ли России вина — на малых сих, и не даст ли ответ за них Богу вся Россия?

Августа 3. Намедни беглый солдат Иван Будылин показывал старинный серебряный рубль и полтину:

— Знаете, — говорит, — детушки, чьи портреты?

— Знаем: батюшкин и матушкин.

И, крестясь, целовали на рубле изображение Петра Третьего, а на полтине — Елизаветы Петровны, — Христа и Божьей Матери.

Августа 4. Оскопляют себя, лишают естества мужского, дабы пламенеть любовью женственной к Царю. Жениху единому.

Августа 5. Не все у них бред, не все сказка — есть и быль.

В 1805 году, осенью, перед Аустерлицким походом, император Александр I посетил Кондратия Селиванова, долго беседовал с ним наедине, и тот будто бы предсказал ему неудачу похода.

О свидании том в ихних песнях поется:

Как во Питере, во граде,Чудеса тут претворились:Не два солнца сокатились, —

Пришел явный государьКо небесному в алтарь.

«Я всего отрекся и все Алексаше отдал», — говорит искупитель.

У дядюшки моего, министра, видел я секретную записку Магницкого, поданную государю в прошлом 1823 году: План воспитания народного. «В России в основное начало народного воспитания должно положить две религии — первого и второго величества». Слова сии тогда же, у дядюшки, я выписал. И далее: «Верный сын церкви православной истинным помазанником, Христом Божиим, не может признать никого, кроме Помазанного на царство церковью православною».

Так вот что значит религия двух величеств: одно величество — Христос, Царь Небесный; другое — Христос, царь земной, самодержец российский:

Пришел явный государьКо небесному в алтарь.