Александр Первый

Все военные дружно выступали против плана Фуля, но вместо него каждый предлагал свою нелепицу и отвергал все другие. Это страшно раздражало Барклая-де-Толли, не одаренного ни красноречием, ни охотой к досужим спорам. Он ждал приезда царя, чтобы тот водворил в штабе хоть какое-то подобие дисциплины и субординации.

Александр появился в Вильне 14 апреля, в Вербное воскресенье. Барклай-де-Толли встретил государя в шести верстах от города; в предместье Александра ждали виленский магистрат, все городские цехи со знаменами и литаврами, еврейский кагал и горожане. Въезд состоялся под гром орудий и звон колоколов. Начались бесконечные приемы и торжества. Александр ласкал поляков: на них сыпались подарки, награды, придворные звания…

После Пасхи в Вильну прибыл посол Наполеона граф Нарбонн. Император остановил свой выбор на нем потому, что Нарбонн, бывший придворный кавалер при сестрах Людовика XVI, являлся в его свите единственным представителем старой монархической Франции. Наполеон опасался, что русские армии перейдут Неман раньше, чем корпуса Великой армии сосредоточатся в Восточной Пруссии и Варшавском герцогстве, и поручил Нарбонну по возможности успокоить царя и тем самым выиграть время.

В беседе с Нарбонном Александр указал ему на лежавшую на столе карту России.

— Я не ослепляюсь мечтами, — сказал он, — я знаю, в какой мере император Наполеон великий полководец, но на моей стороне, как видите, пространство и время. Во всей этой враждебной для вас земле нет такого отдаленного угла, куда бы я не отступил, нет такого пункта, который я не стал бы защищать, прежде чем согласиться заключить постыдный мир. Я не начну войны, но не положу оружия, пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться в России.

Александр в беседе полностью подавил Нарбонна. Выйдя от царя, французский посол признался:

— Государь в своей сфере был так хорош, все его рассуждения имели такую силу и были так логичны, что я мог отвечать ему лишь несколькими обыкновенными придворными фразами.

Нарбонн возвратился к Наполеону с известием, что русская армия не тронется с места. 16 мая император выехал к передовым частям Великой армии.

В Александре была решимость не терпеть дальше властолюбие Наполеона, возмущавшее его самолюбие и гордость. Но у него не было твердого и спокойного взгляда на способ ведения войны, на боевые качества армии и ее предводителей. Статс-секретарь Шишков, прибывший с ним в Вильну, удивлялся положению дел в главном штабе. Прежде всего, его сбивало с толку то обстоятельство, что Александр говорил о Барклае-де-Толли, как о главнокомандующем, а генерал отзывался о себе как об исполнителе распоряжений государя. Для тех, кто помнил Аустерлиц, это не предвещало ничего доброго. Недоумевал Шишков и оттого, зачем в Вильну завезли множество военных и съестных припасов, если армия собирается отступать в Дрисский лагерь. "Зачем, думал я, — пишет Шишков, — идти в Вильну с намерением оставить ее и нести как бы на плечах своих неприятеля в глубь России?.. Разве бы неприятель, без отступления нашего, не пошел бы к нам?" Наконец, он изумлялся, чему обучали солдат накануне самой тяжелой и кровавой войны в истории России. Однажды ему случилось присутствовать при том, как великий князь Константин Павлович показывал солдатам, в каком положении следует держать тело и голову, где у ружья надлежит быть руке и пальцу, как красивее шагать, поворачиваться… Видимо, на лице Шишкова изобразилось такое удивление, что Константин Павлович полушутовски-полупрезрительно спросил его:

— Ты, верно, смотришь на это как на дурачество?

Шишков так смутился, что смог ответить только низким поклоном.

Генералы и флигель-адъютанты, окружавшие Александра, казалось, думали, что они находятся на маневрах или в веселой командировке. Единственным их желанием было упросить государя разрешить устроить бал. Сдавшись на их настойчивые просьбы, Александр дал свое согласие. Местом бала было выбрано имение Закрет, принадлежавшее Беннигсену. При подготовке к балу случилась странная история. За неимением в господском доме большой залы местному архитектору поручили соорудить в саду деревянную галерею. Накануне бала, назначенного на 12 июня, Александр получил записку, в которой неизвестный доброжелатель предупреждал его о том, что галерея выстроена с таким расчетом, чтобы обрушиться на гостей во время танцев. Александр поручил де Санглену осмотреть постройку. Едва де Санглен успел приехать в Закрет, как крыша и стены галереи рухнули на его глазах; остался стоять лишь помост для танцующих. Хватились архитектора, но оказалось, что он скрылся.

Когда де Санглен доложил Александру о случившемся, царь задумчиво покачал головой:

— Так это правда… — И тут же, воспрянув, добавил: — Поезжайте и прикажите помост немедленно очистить: мы будем танцевать под открытым небом.