Александр Васильевич Суворов

Однако придавая большое значение ликвидации неприятельских крепостей, Суворов далеко не все их использовал в своих целях. Стремясь свести к минимуму утечку сил из операционной армии, он занимал гарнизонами не все крепости (некоторые он приказывал взрывать), самые же гарнизоны назначал очень небольшие. Тем самым он возлагал на них функции чисто пассивной обороны, оставляя зато больше возможностей для полевой, операционной армии. По большей части гарнизон назначался из нескольких сот человек (в Милан – батальон, в Пьяченцу – 6 рот, в Пичигетону – батальон и т. п.), и только в Турин было назначено 8 000 да в Мантую 5 000 человек.

Таким образом, общее уменьшение численности полевой армии не было особенно велико (примерно 15 %). Количество же опорных пунктов было очень большим. Пункты эти выбирались чрезвычайно умело; достаточно указать на то, что Суворов дважды требовал серьезного укрепления форта Бард (на путях, ведущих из Швейцарии в Италию), а годом позже этот форт своим упорным сопротивлением едва не сорвал всего наполеоновского замысла (уже после блестящего перехода Наполеона через Альпы).

Проведя два дня в Милане, он выступил с армией всего в 36 тысяч человек. Зато половину их составляли русские дивизии, которых так нетерпеливо ждал фельдмаршал и которые отстали отчасти из-за позднего выступления из России, отчасти из-за нераспорядительности австрийского интендантства. («Задние российские войска еще к нам не поспели, – сообщал Суворов, – но еще и тут мешает провиант по томным здешним обычаям».)

Суворов принял решение воспрепятствовать соединению Макдональда с Моро, обрушившись на первого из них, как на наиболее опасного. Во исполнение этого плана войска двинулись к реке По, в направлении на Пьяченцу.

Во время марша к По обнаружилось обстоятельство, многократно сказывавшееся потом в этой кампании, – слабость разведки. Несмотря на преимущество в коннице, союзники не умели наладить правильной рекогносцировки, что отчасти объяснялось незнакомством казаков со страной и ненадежной позицией населения. Изо дня в день приходили самые разноречивые слухи о передвижениях французов. Сообщили, что они оставили важную крепость Тортону; фельдмаршал двинул туда войска, но в Тортоне оказались французы. Затем выяснилось, что Макдональд вообще не выступал из Средней Италии, а Моро между тем искусным маршем занял сильную позицию на линии Валенца – Алессандрия, грозя тылу союзников в случае их движения против Макдональда; Суворов изменил план и повернул на Моро. Ему донесли, что Валенца очищена; он послал туда Розенберга, но известие оказалось ложным.

Окружавшие Суворова трудности усугубились еще тем, что некоторые русские генералы стали проявлять непослушание; между тем французы были не такие противники, с которыми можно было безнаказанно позволить себе опрометчивые действия. Узнав, что Валенца занята французами, Суворов приказал Розенбергу срочно отступать. «Жребий Валенции предоставим будущему времени… наивозможнейше спешить денно и нощно». Но в отряде Розенберга находился только что прибывший молодой великий князь Константин Павлович. Он упрекнул Розенберга в трусости; тот не стерпел, устремился к Валенце, занял деревню Бассияньо, но тут был встречен превосходящими силами французов и отступил в беспорядке, потеряв 1 250 человек и 2 орудия.

Поведение Розенберга было преступной ошибкой. Суворов рвал и метал. Он двинул почти все свои войска на помощь Розенбергу, одновременно еще раз предписал тому как можно скорее отступить; на этом приказе он собственноручно сделал пометку: «не теряя ни минуты, немедленно сие исполнить, или под военный суд».

Павел I прислал великого князя Константина и вскоре вслед за тем Аркадия Суворова, чтобы «учились побеждать врагов». С великим князем приехал Дерфельден, имевший поручение заменить Суворова в случае его смерти и ставший правой рукой главнокомандующего. В записках генерал-адъютанта Комаровского, проживавшего тогда в Вене, содержится следующее любопытное воспоминание: «Лишь только граф Суворов приехал к армии, как начались победы; всякий день бюллетень объявлял о каком-нибудь выигрышном сражении, так что граф Дерфельден сказал мне: „Надобно просить великого князя ехать поскорее к армии, а то мы ничего не застанем; я знаю графа Суворова, теперь уже он не остановится“.

После неудачного дела при Бассиньяно, Суворов вызвал к себе великого князя. Когда тот приехал, фельдмаршал встретил его с низкими поклонами, затем уединился с ним в кабинете; князь вышел оттуда с красным лицом и заплаканными глазами и тотчас уехал; больше он не пытался вмешиваться в распоряжения главнокомандующего. Суворов проводил его с теми же низкими поклонами, но, проходя мимо офицеров его свиты, обругал их мальчишками.