Вечером позвали к себе старшую дочь боярина. Она была счастлива. Сама маман на нашу просьбу, отпустить к нам девчонку, делала строгое лицо, словно раздумывала. Но Евдокия так жалобно смотрела на свою мать, что та улыбнулась и разрешила. Она взяла с собой дудочку, так как мы с Еленой решили устроить вечером поскакушки. Уже вечерело, сумерки тенями поползли из тёмных углов. Удлинились тени. Солнце село. Мы зажгли свечи. Разделись. На мне и Елене были ночные рубашки, которые нам сшили до пола. Конечно, нам такое не понравилось, и мы укоротили их выше колен, но не до самой попы. До середины бёдер. Когда маман нас первый раз увидела в этих рубашках, зайдя к нам проверить, всё ли у нас хорошо, то первое время ничего сказать не могла, только смотрела, широко раскрыв глаза. Но сразу говорить ничего не стала, осуждающе покачала головой. Только когда выходила от нас, сказала:
— Мужам нашим в этом не показывайтесь. Негоже это, хоть вы и царевны. А царевнам так тем более.
Евдокия же была в рубашке до пола. Мы видели, что она тоже хотела так же, как у нас, но не смела это сделать, страшась матери. Елена достала свою губную гармошку.
— Саш, что споём?
— Для затравки, помнишь на сборах пели «В горнице моей»?
— Помню. Давай.
Евдокия смотрела на нас с ожиданием.
— Евдокия, сейчас я тихонько напою тебе, а ты мелодию подхвати. Хорошо? — Она кивнула. Я стала напевать мотив. Девушка слушала, потом стала наигрывать. У неё был прекрасный слух. Немного порепетировали, потом Ленка подвела итог.
— Всё, хватит. Нормально.
— Тогда ты первая начинаешь. Поём по две строчки от куплета. Две ты, две я. Последние поём в повторении вместе.
— Да!
Я кивнула Евдокии, та заиграла на дудочке. Ей вторила Елена на губной гармошке. Потом подруга запела.
Она замолчала, заиграв на гармошке, но слова тут же подхватила я:
А потом уже вдвоём с ней повторили последние две строчки. Евдокия продолжала играть на дудочке, а я стучать ложками. Так и пели с Еленой.
Выглянула в окошко. Как я ожидала внизу стоял Иван. Рядом с ним Василий. Ещё люди. Увидела Яна и молодого маркиза. Вот чёрт, главное, чтобы не подрались.
Пели мы с Еленой. Она тоже выглянула в окно. Помахала рукой.
— Классно спели! — Засмеялась Елена. — Слушатели собрались. Что дальше?
— Евдокия, тебе понравилось? — Спросила я девушку.
— Да. Какая песня душевная.
— Пропела Евдокия.
— Сань, что поём ещё? Давай что-нибудь такое, под что попрыгать можно?
Я улыбнулась.
— Тогда… «Я твоя!»
— Гагарину?
— Её!
Застучала ложками в такт. Лена заиграли весёлый ритм весны.
Тишина, только мои ложки стучат в такт. Потом резко заиграла Елена. Мы стали с ней двигаться, покачивая бёдрами по кругу.
Опять тишина. Даже ложками не стучала. Три удара сердца. И вновь резко заиграла гармошка, застучали ложки.
Извивались телами, играли бедрами, соблазнительно выгибаясь. Ленка даже одной рукой, стала приподнимать край ночной рубашки, продолжая играть на губной гармошке. Евдокия застыла, глядя на нас. Но вот и в её глазах стал разгораться огонь безудержного веселья. Того веселья, который свойственен только юности, золотой молодости. Глядя на нас, она тоже стала двигаться, копируя наши движения.