Читаем Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка полностью

Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка

Леонид Израилевич Ицелев , Лнонид Израилевич Ицелев

— Понимаешь, бабушка, чтобы влюбляться, нужен досуг. А мне некогда. У нас в райкоме сейчас такая ответственная полоса. Мысли полны совсем другим. Конечно, случается полоса менее занятая. Ну тогда вот и замечаешь, что кто-нибудь нравится. Но, понимаешь, некогда влюбляться. Не успеет понравиться, а ею уже переводят в другой район или другой город. Или сама бываешь так занята, что о нём забываешь. Ну и дорожишь часами, когда случайно вместе и обоим хорошо. Ведь это совершенно ни к чему не обязывает. Единственное, чего я боюсь всегда, — это венерической болезни. Но, ты знаешь, если спросить прямо, глядя в глаза — болен человек или нет, он никогда не солжёт. Со мной было два таких случая. Одному я очень нравилась. Кажется, он меня даже любил. Когда я его спросила, ему было очень тяжело признаться. Я видела, что он страдает. Но мы не сошлись. Он знал, что этого я не простила бы.

— И тебе никогда не приходит в голову, что столь беспорядочные связи безнравственны?

— А что же тут безнравственного, бабушка? Так проще и лучше. Мне мама рассказывала, как ты изводилась, мучилась, когда металась между дедушкой и Марсианином, между Плехановым и Масловым, между Шляпниковым и Дыбенко. И все страдали и возненавидели друг друга. А я ни с кем врагами не расстаюсь. Кончилось, перестал нравиться — ну и всё тут. Пусть приучаются, что я ничья.

— Неужели ты так никого и не любила?

— Я сказала, что у меня не было любви к тем, с кем я сходилась, но я вовсе не говорю, что я никого не люблю.

— Кого же ты любишь?

— Прежде всего, товарища Сталина. Я его люблю гораздо больше всех тех, с кем я сходилась. Когда я знаю, что его услышу или увижу — я несколько дней сама не своя. За него я готова жизнь отдать. И за товарища Чаплина, вождя комсомола. Ещё люблю маму и папу. Тебя люблю, бабушка. Люблю читать твои статьи о революции чувств и нравов... Ой, я же совсем забыла.

Она шлёпнула узкой ладошкой по своему красивому открытому лбу:

— Ведь через полчаса у нас в райкоме будет обсуждение твоей статьи «Дорогу крылатому Эросу!». Опаздывать нельзя, а то получу выговор с занесением в личную карточку. Бабушка! Ведь ты уже не умираешь, да? Так я побегу.

Женя чмокнула Александру сухими губами в щёку и, взмахнув стриженой головкой, выбежала из комнаты.

Высокая и худая, она всё же чем-то была похожа па бабушку: может быть, голубизной глаз, а скорее всего светившейся в них волей и целеустремлённостью.

После обморока в сердце всё ещё чувствовалась слабость, ноги дрожали, но, чтобы не встречаться с Бескиным, Александра вышла на улицу.

Трудовой день столицы подходил к концу. Тысячи ровесников Жени весёлыми стайками выбегали из школ, техникумов, вузов. Юноши и девушки, русоволосые и рыжие, высокие и коренастые, — все они были счастливы. За эти счастливые улыбки страдали, боролись и умирали их отцы и деды. Теперь наступил черёд поколения Жени строить высотное здание социализма.

На чьей же стороне будущая правда? На стороне тех, кто ломал старую общественную систему и старую мораль, или тех, кому суждено создавать новое общество, с новыми понятиями, новыми чувствами, новыми устремлениями?

Советский Союз — это осуществлённая грёза. И если тебе выпало счастье увидеть свою реализованную мечту, надо найти силы признаться перед собой, что грёзы осуществляются не всегда так, как того бы хотелось...

Блуждая в задумчивости по городу, Александра обнаружила, что заблудилась. Московские переулки были ей менее знакомы, чем улицы Парижа, Ленинграда, Берлина, Копенгагена или Лондона. Она прочитала название улицы — «Страстной бульвар» и невольно усмехнулась: всю жизнь металась она по дорогам страстей. Но ведь ни одна дорога не бывает бесконечной, приходит время, когда надо выбирать другие пути.

На углу Тверской она села на пустую скамейку и устремила взгляд на памятник Пушкину.

За спиной поэта полным ходом шло строительство нового здания «Известий». Как муравьи, облепили рабочие строительную площадку и быстро, деловито копошились в лесах. Образовав живой конвейер, ловко передавали они друг другу кирпичи, раствор, щебёнку. Строители обязались сдать объект к десятилетию Октября.

Вспомнились строки Маяковского: «От Пушкина до «Известий» — шагов двести». Только двести шагов и десять коротких лет отделяют Россию буржуазно-помещичьего индивидуализма от России пролетарского коллективизма, коллективизма трудовых муравьёв, о царстве которых она грезила в страшные годы великой войны. Сейчас эта грёза стала явью. Ведь это же настоящее счастье — видеть перед собой осуществлённую мечту. Да только ради этого стоит жить! Жить, как муравьи, строящие своё общежитие, как воробьи, чирикающие в луже, как пчёлки, трудящиеся в кустах сирени.

Мюнхен 1986.