Завернули моих несчастных родителей в чистые простыни. Поставили им у изголовья по восковой свече, а греческий монах прочел заупокойную молитву. Утром, когда над волнами показалось солнце, пропели им «вечную память» и — раз! два! три! — бросили в пучину морскую… Увидел капитан, что я плачу, сжалился надо мной и взял на выучку: сначала я был у него слугой, потом помощником, затем стал его компаньоном… Я уж не говорю, дорогая кера Маргиола, сколько горя пришлось мне хлебнуть, сколько обид, ругани и побоев выпало на мою долю. Много раз я тонул, и много раз обманывали меня обстоятельства и люди, — особенно с тех пор, как я снарядил корабль и стал торговать сам, а хозяином и компаньоном мне были только счастье да удача… Не стану рассказывать, как однажды остался я в чем мать родила, спасаясь с горящего корабля, после того как проплавал семь месяцев подряд и только собрался войти в Царьград. Сгоревший корабль был гружен оловом и янтарем на две с лишним тысячи лир — этот товар я выменял за перец и финики, а они обошлись мне меньше трехсот! Да и не расскажешь всего, что я пережил в дальних краях и морях; досталось мне и от диких зверей, но больше от людей!.. В конце концов стал я мало-помалу богатеть и нажил приличное состояние… Пока я бродил по свету, сумел научиться тонкому обхождению, изъясняюсь на иностранных языках, а о румынском языке могу сказать, не хвалясь, что знаю его отлично. Хоть родом я албанец и не очень-то обучался грамоте, но заткну за пояс любого румына, будь он даже ученый. Мне особенно нравится здешний язык и здешние люди, а кроме того, опостылели мне все опасности, которые предостерегают путешественника, все треволнения, что связаны с торговлей. И вот я решил поселиться здесь, в Валахии, в Бухаресте. Хочу в тишине и спокойствии пожинать плоды своего долгого, тяжелого труда…
— Боже мой, кир Януля, — вздохнула Маргиола, — чего только не пришлось тебе вытерпеть!.. Но не надо огорчаться, страдал та не напрасно, как бывает со многими! Человек ты видный, статный, богатый! Жить умеешь!.. Все прекрасно!..
Кир Януля добавил:
— Да, чуть не забыл… Имей в виду, дорогая кера Маргиола: не смей никому говорить о том, что ты сейчас от меня услышала. Я человек кроткий, но если узнаю, что ты проболталась соседу какому, или кому другому, или даже отцу моему, ежели он вернется со дна морского, — не посмотрю, что ты старая, что честно и преданно служишь мне… Изувечу, сломаю чубук о твою спину и выгоню вон с позором. Поняла?
— Упаси боже! — молвила старуха. — Неужто я себе позволю такое? В жизни этим не занималась! Эх, кир Януля, кир Януля, я служила во многих богатых помещичьих домах!.. Сколько мне там приходилось видеть и слышать!.. Некогда сейчас рассказывать… Не беспокойся…
— Одно тебе говорю… Погублю, если скажешь!.. Все…
— Убей, ежели вымолвлю хоть словечко! — согласилась старуха, не стала больше задерживаться, поднялась с коврика и, позвякивая ключами, поспешила по своим делам.
К вечеру все домашние, через два дня вся улица, а через неделю весь город знали историю кира Янули лучше, чем он сам. Корабль горел три раза. Сгоревший янтарь расценивался в двадцать тысяч лир. С тех пор во время поста никто не ест редьку затем фасоль, а все едят сначала фасоль, а уж потом редьку.
День шел за днем, и кир Януля познакомился со многими купцами и даже с боярами; стал он ходить к ним в гости и к себе звал на пирушки. Всем он нравился, потому что был он человек умный, ласковый, обходительный, знающий, щедрый, сердечный. Вел он себя отменно и был добрым христианином, — одним словом, достойный человек. Если у кого из купцов или даже бояр было больше дочерей, чем денег, они из кожи лезли — как бы заполучить его в зятья. Тем временем он приметил молодую соседку Акривицу, дочь бывшего оптовика Хаджи Кэнуцэ. Хаджи был вдовцом, пользовался уважением у всех, но с трудом сводил концы с концами, обремененный тремя дочерьми на выданье. Имел он еще двух сыновей — хорошие, правда, парни, но оба неудачники, — поэтому на приданое Акривицы надежд было мало. Но Януля не нуждался в приданом. Девушка славилась красотою, был у нее один только изъян: иногда, правда не всегда, она чуть-чуть косила, но именно это особенно нравилось Януле. Девушке он тоже нравился… Кир Януля попросил у отца ее руки, и тот без всяких колебаний отдал ему дочь.
Как и всем смертным, киру Януле были свойственны человеческие слабости, и в особенности тщеславие. Он любил жить богато, пировать по-царски, раздавать направо и налево дорогие подарки. Закатил он, стало быть, блестящую свадьбу, какой еще на Торговой слободе никто не видывал. Мужчины говорили: «У этого албанца, видать, денег куры не клюют!.. Ну и повезло чертову Хаджи!» А женщины судачили: «Вот счастье привалило косоглазой дочери Кэнуцэ!»