Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая

— Вы нас ищете, скажите пожалуйста! А вы не могли зайти к Опплеру? Слепой и тот дошел до Брэилы, а вы…

— А кто вас посылал к Опплеру, я, что ли? — вне себя закричал господин Джеорджеску. — Одному черту могло прийти в голову, что вы у Опплера. Я искал вас в парке, в гостиницах Мазэре, Манолеску, Войни…

— Почему это у Войни? Мица сказала мне, что мадам Василеску устраивает нас у себя.

— Когда это вам говорила Мица, что мадам Василеску устраивает вас у себя?

— Когда мы с нею встретились на бульваре.

— Когда это вы успели с ней встретиться на «бульваре»?

— Когда мы шли в гостиницу Войни… Мы с ними потому и повстречались, что я его не нашла.

— Кого?

— Войню. Там мне и попалась навстречу Мэндика.

— Какая там еще Мэндика? — завопил господин Джеорджеску.

— Да мадам Василеску, странный вы человек! И Мица с нею.

— Ну а где Мица теперь?

— Разве я вам не говорила?

— Когда же вы могли мне сказать?

— Да вы в своем уме, Михалаке? Разве я вам не говорила, что Мица ждет вас у Опплера вместе с мадам Василеску и ее братом, лейтенантом Мишу из интендантства.

— А птенчик?

— Я его уложила спать.

— Где?

— Разве я вам не говорила?

— Да вы в своем уме, сударыня? Когда вы мне говорили?

— Разве я не сказала вам, что мы остановились у Мэндики?

— Ну?!

— Да не орите вы так! Вот вам и ну! Она уложила малыша в детской со своими детьми, а Мице она уступила комнату Мишу. Он будет спать на канапе в маленькой прихожей…

Так, слово за слово, они дошли до Опплера. Но — удивительное дело! — все огни в ресторане были погашены.

— Они ушли к мадам Василеску.

Господину Джеорджеску и госпоже Анике ничего не оставалось, как отправиться по ухабистой дороге на улицу Фурника. Ночь была теплая, светила полная луна. Чем выше они поднимались, тем шире открывалась перед ними чарующая панорама Синаи с расположенными симметрично созвездиями электрических фонарей, которые приводили в восхищение госпожу Анику. Господин Джеорджеску оказался менее чувствительным к расстилавшемуся под его ногами величавому пейзажу и бормотал про себя ругательства. Наконец они достигли виллы Мэндики. Птенчик спал вместе с ее детьми. Но — удивительное дело! — мадам Джеорджеску и здесь не было. Она ушла.

— Куда?

— Они теперь все ушли к Святой Анне[138], — ответила заспанная служанка.

— А господин лейтенант Мишу тоже с ними? — спросила госпожа Аника.

— Да, и они пошли.

— Скорей, Михалаке, поторопитесь! — воскликнула старуха.

Но тут господина Джеорджеску взорвало.

— Что?! Сударыня, что вы это говорите? Я пока еще не потерял рассудка. Вы, наверно, меня принимаете за почтовую лошадь?

— Не кричите, разбудите детей!

— Вот уже пять часов я гоняюсь за вами как помешанный, и этого еще мало? Больше я никуда не пойду.

— Михалаке, дорогой, идите! — стала горячо упрашивать его старуха. — Вы доставите большое удовольствие Мице и всей компании.

— Я не в состоянии.

— Будете жалеть, Михалаке!

— Почему это я буду жалеть? Не пойду, и все. Я опять их там не найду. Дайте-ка лучше сюда корзинку.

В это время вдалеке часы на дворце Пелеш пробили полночь. Старуха вытащила из-под кушетки корзинку, служанка принесла бутылку вина, и господин Джеорджеску с тещей уселись ужинать. Закусывая, он подробно рассказал госпоже Анике о всех приключениях злополучного дня. Старуха, в свою очередь, без умолку говорила о том, как она встретилась с мадам Василеску и со всей остальной компанией, как забавен лейтенант Мишу и до чего же хорошо он поет. После ужина господин Джеорджеску лег спать в комнате, предоставленной ему и мадам Джеорджеску, а грамама — в детской, с птенчиком.

В пять с половиной утра их обоих вырвал из объятий Морфея оглушительный шум, — с колокольчиками, с гиканьем, с музыкой веселая компания возвращалась из Урлэтоаря[139]; господин Василеску, мадам Василеску, мадам Констандинеску со своей племянницей — девицей Попеску, мадам Джеорджеску и господин Мишу. Это была импровизированная прогулка, затея лейтенанта.

— Видите, сударыня, — обратился Михалаке к теще, — теперь вы видите? Хорош бы я был, если бы послушался вас и пошел к Святой Анне!

Ах, какое это было удовольствие, — разве его позабудешь!.. Прогулка при луне на медленно движущихся дрожках, мелодическое журчание горных источников и таинственный лесной шум, а потом господин Мишу, напевающий под тихий аккомпанемент музыкантов мелодию того самого менуэта, который все время исполняли в парке и который пленил мадам Джеорджеску… Поэтому не удивительно, что, вернувшись в Бухарест, она долго жила этими волшебными воспоминаниями и, совершая свой ночной туалет, всякий раз говорила со вздохом:

— Ах, мамочка, менуэт Педерасского[140]… Я от него без ума…

1900

АТТЕСТАТ ЗРЕЛОСТИ

Перевод И. Константиновского

Однажды утром, выйдя из дому, я увидел извозчичью пролетку, стремительно въезжавшую на нашу улицу. Узнав сидевшую в ней даму, мою добрую знакомую госпожу Калиопи Джеорджеску, я вежливо поклонился. Завидя меня, госпожа Калиопи остановила экипаж, сильно ткнув извозчика зонтом в спину, и между нами произошел следующий диалог.