Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая

— Акривица, душа моя! Как ты можешь так? Ты же знаешь, мы с ее мужем хорошие друзья… Ты ведь сама всего этого не видела и без всякого основания так порочишь приятельницу, которую мы почти каждый день принимаем у себя. Нехорошо!

— Ну, разумеется, ты будешь ее защищать!.. Все время друг на друга глаза пялите!

Затем она заявила всем, что теперь подруга уж не исповедуется в Кэлдэрушань: она заглядывается на Янулю. «Задумала разбить мою семью!» Но пусть только она, Акривица, застанет ее на месте преступления! Не простит ее, как простил господарь: велит остричь, как солдата в казарме, эту… И иначе как монашьей и казачьей девкой ее не называла.

У кира Янули лопнуло наконец терпение. Он вскочил в бешенстве и, весь дрожа от гнева, закричал:

— Послушай-ка, Акривица! Я не позволю тебе, понимаешь, не позволю тебе говорить ни одного слова больше о женщине, которая порядочнее тебя, хоть ты и болтаешь о ней всякие мерзости, все, что приходит тебе на ум. Сама ты хуже ведьмы, самого кроткого человека из себя вывести можешь! Замолчи, гадюка, безумная, не то я прикажу связать тебя и отправить в сумасшедший дом! Понятно?

Акривица тут же метнулась к мужу — хотела дать затрещину. Он увернулся, а она с досады схватила со стола суповую миску и швырнула ему в лицо — ошпарила с головы до ног. Кир Януля рассвирепел и, сжав кулаки, бросился на жену, чтобы проучить ее, но гости встали между ними и удержали его:

— Да что вы, кир Януля! Успокойтесь! Негоже так!

Стали они и Акривицу унимать:

— Успокойтесь и вы, госпожа Акривица, бога ради! Не выводите его из себя!

Да не тут-то было!.. Принялась госпожа голосить, чуть не подняла на ноги всю слободу:

— Помогите! Помогите, люди добрые! Изувечит меня язычник, албанец!.. Ты еще бьешь меня, а? Мало тебе того, что ты надругался над семьей, над моей честью, вор, прохвост ты эдакий!.. Если ты напился и драться разохотился, поди бей своих любовниц с задворок; их ты засыпаешь деньгами, а дома скупишься на медный грош, свинья!.. Но бить меня, меня! Гнусный мужлан, оборванец, бродяга!.. На меня, дочь Хаджи Кэнуцэ, ты осмелился поднять руку, жалкий, грязный паршивец?.. Ну, погоди же, я тебя проучу, турецкое отродье!

И она не унялась, пока не сорвала голос… Пирушка расстроилась, и все гости стали их утихомиривать: «кир Януля!», «госпожа Акривица!», «чего только не наговорит человек сгоряча», «пальцы на одной руке и то все разные», «внутренности в человеке и то ссорятся», «как бы там ни было, нехорошо, если узнают, что такие случаи бывают в уважаемом доме», — и всякое такое. С грехом пополам их помирили. Но, конечно, на всей окраине сразу же стало известно, что «дожила бедная Акривица, дочь Кэнуцэ, до того, что бьет ее албанец за столом, в присутствии гостей — хоть сам ей изменяет с первой встречной!..» А подруги вторили: «Бедняжка, как она была воспитана — и в чьи руки попала!.. В гроб ее загонит язычник!»

Кир Януля был отходчив, и вскоре началось снова: «Моя дорогая! Моя милая! Моя крошка, душенька!» И что бы она ни приказывала, он отвечал:

— Как пожелаешь, дорогая, фосму, паригориа ту косму! — и другие нежные слова, обозначающие по-гречески: свет очей моих, утеха жизни моей!

А госпожа Акривица размышляла тем временем: «С этим дураком, с этим ослом упрямым, Янулей я жить больше не намерена… Подумаю я лучше о своем будущем…»

День за днем она уносила и прятала в доме Хаджи Кэнуцэ драгоценности и столовое серебро; потом стала продавать ценные вещи из дому. Кир Януля не догадался заблаговременно составить на них опись, как сделал бы всякий разумный торговец. Заодно стала она ласкаться к мужу и всячески его улещивать! Наконец окрутила и заворожила его как только могла, и вот однажды вечером, когда они были в спальне наедине, кинулась Акривица обнимать и целовать Янулю.

— Ты меня любишь, Акривица дорогая? — спросил он.

А она, глядя на него своими косыми глазами:

— Ты еще спрашиваешь, свет очей моих!

Всю ночь Януля не мог уснуть: радовался, что Акривица за ум взялась. Вот сейчас, братец ты мой, жизнь пойдет! Под утро, только он задремал, жена снова сжала его в объятиях и сказала:

— Януликэ милый, у меня к тебе просьба… Только… ты мне уж не откажи.

— Разве я когда тебе в чем отказывал, душенька моя?

— Вот что… Отец хотел бы выдать замуж моих сестренок, чтобы старыми девами не остались. Бабы наши слободские — язычок-то у них знаешь какой — стали уж их называть «кобылами Кэнуцэ». Но он не может дать за ними приличного приданого. Не будь он таким честным и щедрым, имел бы сейчас состояние… Много денег ему должны знатные господа, но что толку, он их пока получить не может. Но когда он умрет, ты будешь, само собой разумеется, его первым наследником и тогда, как купец, приберешь этих господ к рукам и получишь с них долги… Так вот… мне кажется, что нам сейчас надо помочь ему. Дадим девушкам на приданое хоть самую малость. Ведь кто теперь выходит замуж без приданого, по любви? Только мне посчастливилось — тебя встретила, красивого, богатого, обходительного, и ты меня полюбил!

И ну его обнимать и целовать.