Александрия. Тайны затерянного города

Массон понимал, что в этих краях обещание чудес может принести много пользы, но если чуда не получится, если снадобье окажется бессильным против любых недугов, то неразумно ждать следующего утра, чтобы попытаться объясниться. Один неверный шаг – и тебе не жить.

Через несколько дней Массон карабкался по скалам в крепость Тахт-э-Сулейман, над Дера-Исмаил-Ханом. Гора, на которой стояла эта крепость, считалась тем самым местом, где застрял Ноев ковчег. Внизу эта легенда казалась безумной, но по мере подъема в нее верилось все сильнее. Когда Массон оказался внутри крепостных стен, его провели по дымным зловонным проулкам, мимо отрыгивающих верблюдов и надрывающихся торговцев, приоткрыли створку старинных ворот – и он очутился в саду наместника. Вся пыль, весь хаос остались снаружи, внутри же «цвели многокрасочные цветы», в озерах отражались «апельсиновые и гранатовые деревья, сгибающиеся под тяжестью плодов», по безмятежной поверхности пруда скользили бесчисленные белоснежные гуси. В жизни Массон не видывал такой красоты[78].

Сыну и визирю наместника Аллахдад-Хану, общество Массона понравилось. Нравился ему и алкоголь. А когда Аллахдад-Хан был пьян, общество Массона нравилось ему особенно. Массон привык к стуку в дверь по ночам. «Как-то вечером Аллахдад-Хан вернулся домой настолько пьяный, что пришлось придерживать его в седле»[79]. Проезжая мимо скромного жилища Массона, визирь остановился посреди дороги и потребовал, чтобы тот вышел и выпил с ним за компанию. Вся свита визиря принялась барабанить в дверь, в окна и в стену, пока заспанный Массон не вышел, наскоро одеваясь и силясь улыбнуться. Он еще не успел застегнуться, а ему в руки уже сунули чашу, и вся компания устремилась во дворец. Качаясь в седле и разглагольствуя о поэзии и любви, Аллахдад-Хан «не выпускал мою руку, я поспешал рядом и очень боялся копыт его коня… Когда мы достигли покоев, он распустил всех, кроме двух-трех людей и своих музыкантов. Он был в приподнятом настроении, просил меня остаться, чтобы мы, по его словам, наделали снарядов, переправились через реку и напали на сикхов. Потом он показывал рисунки и пел песни на слова Хафиза, но это длилось недолго»[80]. Под действием вина Аллахдад-Хан уснул, пуская слюни и совершенно счастливый.

Ты, странник,

Ты, оставляющий все это позади,Не спорь с нами,С теми, кто пьет чашуДо самого дна.До сотворения мира

То был единственный наш дар.Мы вкушали полные чашиСладчайшего небесного нектараИ горькое вино утрат[81].

Массон обошел на цыпочках храпящего визиря и отправился домой, на боковую.

То ли вино было тому виной, то ли наместник стал поглядывать на него с подозрением, то ли победила охота к перемене мест. Так или иначе, в один прекрасный день Массон «повстречал факира, который, узнав о моем желании отправиться в Кабул, стал уговаривать меня не медлить. Мне понравился его облик, знакомые убеждали ему довериться, и я сразу решил уйти с ним». Факиры – святые люди, жившие на подаяния незнакомых людей, – часто встречались на дорогах Индии. В тот же самый день Массон отправился в путь вместе с ним, «решив, что все будет хорошо»[82].

Возможно, пение стихов Хафиза при первых отблесках зари, с затуманенной вином головой, сыграло в этом внезапном уходе кое-какую роль.

Ты долго раздумывал,Что ж, теперь ныряй в море.Пусть волны накроют твою голову.

Боишься глубины?Хочешь мочить волосы по одному?Бог свидетель,Так ты никогда ничего не узнаешь[83].

Они составили странную пару – Массон и факир – по дороге из Тахт-э-Сулеймана. После долгих лет маршей в строю Ост-Индской компании Массон воображал, что полуголодный факир не сравнится с ним выносливостью. Но не прошло и нескольких часов, как он понял, что ошибался. «Мой необычный друг и проводник вел меня вперед, без колебания выбирая нужные тропы и проявляя присущую факирам невозмутимость; когда мы добрались до палаточного лагеря, я, несмотря на сильную усталость, испытал облегчение оттого, что моего спутника там хорошо знают». Массон изрядно позабавил факира и его друзей тем, что повалился наземь и стал растирать себе стоптанные ступни. «Приняли и разместили нас хорошо, но люди принялись убеждать факира, что напрасно он взялся мне помогать»[84].