Александрийская гемма

— Пойдем дальше. Буквица лекарственная — Бетоника оффициналис. Собирают ее весь период цветения, который продолжается с июня до сентября, влияет на печень. Наконец, третье — жеруха.

— Блатное, однако, названьице.

— Это уж как взглянуть, Борис Платонович. Это уж дело вкуса… Если не нравится, называйте по-латыни: Настуртиум. Цветет она с мая до конца сентября. Употребляется исключительно в свежем виде, поскольку при сушке теряются лечебные свойства. Особенно показана при нарушениях функции печени и желчнокаменной болезни… Вас устраивает? Диагноз, поди, не забыли?

— Выходит, почти кругло, — признал Гуров. — Если, конечно, исключить возможность заранее заготовленной легенды.

— Такого подарка нам с вами никто не приготовил. Можете сомневаться сколько угодно, но, извините, про себя.

— Это я понимаю! — Гуров кисло улыбнулся. — И чту священный принцип презумпции невиновности во всей его… Не знаю чего…

— Вы, кстати, что кончали?

— Юридический факультет МГУ, заочно.

— Узнаю изысканную латынь. Школа! Альма-матер!..

— А насчет этой Марины я все-таки наведу справки. Не возражаете?

— Ваше полное право.

— Вы бы, конечно, не стали?

— Почему? Если бы вдруг возникло сомнение, не замедлил бы.

— Вдруг? Вдруг, дорогой мой Владимир Константинович, ничего не случается. На все есть своя невидимая причина… Ничего у меня, кроме благодарности, к этой даме нет. Но резануло словечко, не скрою. Уж больно кстати припомнила!

— Кстати, если учесть последующие события. Едва ли она ожидала, что Вера Петровна скажет про дверь.

— Явно не ожидала. Даже вскинулась сперва, что тоже наводит на размышления.

— По-моему, нормальная реакция, — заметил Люсин.

— Эх, времени жалко! Я же так и знал, что все просто в подлунном мире. Сложности не для наших клиентов. Они вьют круги, запутывают, но в основе всего примитив. Да и чего ждать? Если ты способен убить человека из-за… словом, из-за бумажек, то грош тебе цена как мыслящей личности. Ты уже не гомо сапиенс и вообще никакой не гомо. Так, протоплазма с навозом… Чего делать будем-то?

— Первым делом пройду я этим путем до станции. Как только погода позволит.

— А пока?

— Продолжу расшифровку. Мне эта кабалистика солитовская покоя не дает. По ночам снится вместе с дурманом и белладонной.

— Неужели вас все еще волнуют эти чудачества, чепуха, можно сказать, на постном масле? Уж теперь-то мы знаем, что к чему!

— Знаем? Не слишком ли сильно сказано?.. Кстати, Борис Платонович, утром меня снова затребовали на ковер.

— Что, торопит любимое начальство? Так ведь и меня, грешного, теребят.

— К тому, что торопят, я привык. На то и щука в реке, чтоб карась не дремал. Не первый год служу и наловчился выслушивать понукания. Но одна фраза, скажу вам по чести, меня проняла.

— Что же это за фраза такая особенная? Уж не намекнули ли вам на понижение в должности? — Гуров сочувственно рассмеялся.

— Понижение мне не грозит, — с непроизвольной улыбкой ответил Люсин, — как, впрочем, и повышение. Просто мне напомнили, что патенты Солитова принесли миллионы в валюте. Миллионы!

— Ну и что?

— А то, уважаемый коллега, что любая неясность в таком деле невольно наводит на размышления. Самого разнообразного свойства. Надеюсь, вы понимаете?

— Но ведь только что…

— Да, вы правы, только что впервые обозначился след. Версия, примитивная и железная в своей однозначности. Но как раз это меня и настораживает.

— Почему, позвольте спросить? Разве речь идет не о весьма значительной сумме? Таксиста на прошлой неделе из четырнадцатого парка по голове стукнули за меньшее. У него, судя по счетчику, тридцать шесть рубликов было.

— Да знаю я, — устало отмахнулся Люсин. — И про то, как алкоголики из-за пятерки насмерть порезались, не в газете прочитал… И все же!

— Ну, не мне вам советовать, Владимир Константинович. Тем паче что с собачкой не погуляешь: остыл след. Мозгами ворочать надо. Разгадывайте свои иероглифы, раз уж возникла такая нужда. Прошу извинить, если осложнил вам с Натальей Андриановной.

— Боюсь, что так. — Люсин озабоченно почесал макушку. — Пошлет она меня куда подальше и будет права.

— Она-то? Уж это точно. Она может… Хотите, я у нее официально прощения попрошу?

— Издеваетесь? — Люсин неодобрительно покосился на не в меру разговорившегося напарника. — Как-нибудь обойдемся без жертв.

— Обиделись никак?

— Напротив. Начинаю понимать, что с вами все-таки можно сосуществовать. Без последнего куска хлеба не оставите.

— Уж не идея ли наклюнулась какая?

— Может, и наклюнулась, только нипочем не скажу.

— Да знаю я ваши муровские штучки! Хотите на спор?

— На пиво.

— Ну, пиво, так пиво, хоть я его и в рот не беру… А думаете вы, милейший, что надо вдарить по темному элементу. Проверить, короче говоря, местную клиентуру. Станете отпираться?

— Не стану. — Люсин задумчиво покачал головой. — Куда от вас денешься? Ориентировку мы, конечно, пошлем, хотя чует мое сердце, что пользы от нее будет, как от козла молока. Но на пиво вы заработали.

— Ой, хитрите, майор! — Гуров проницательно прищурился. — Другое у вас сейчас на уме.