Читаем Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед полностью

Но сейчас дело кончено. Сначала мы переживали очень тяжело, потому что много потеряли, но вот уже три года как разрыв. Общественная верхушка, конечно, живет нормально. Всё нормализовано. Ну, другое дело хамы, хам так и должен в своей грязи копаться.

Я могу заниматься и 10, и 15 часов, и круглые сутки могу заниматься, но, видно, природа против. Природа могущественна, но ее порождения ничтожны. Казалось бы, должны быть чугунные люди, железные сердца. Но на этом безбрежном море природы появляются какие-то мошки, которые что-то делают, или ничего не делают, а чаще просто страдают.

Возрождение оборотень, не ухватишь. Такой сумбурной эпохи, такого переплетения я не слыхал. Схватишь за рукав, а это не рука, а нога; схватишь за ногу, а это не нога, а нос… Оборотень. У Боттичелли хрупкость, слабость субъекта. У Леонардо бахвальство тоже только показное. Это чеховский герой, Леонардо да Винчи. Конечно, на первое место выходит субъект. Но ведь что

получилось? Само себя возрождение снимает. Посмотри Шекспира: эти титаны мысли друг друга поедают, уничтожают. Судьбу отвергли, но появляется судьба неведомых законов психики. И у Джордано Бруно субъект расплывается в пантеистическом начале. Это несравнимо ниже не только Николая Кузанского, но и флорентийской академии. А декартовское cogito ergo sum — это уже не возрождение.

Время обыденное, оно ущербное. Вот вечность — это мгновение, в котором зажато всякое время.

… Не знаю, куда я вставлю эти твои заметки в свои пируэты.

17. 1. 1976

. Рената говорила у Лосевых без отклика о двух эстетиках, ориентированной на искусство, на художественно-изобразительные каноны, и экзистенциалистской, ориентированной на жизнь.

15. 2. 1976. Значение есть знак, осуществленный в какой-либо области. Sensus есть то или иное значение знака, а не сам знак. Значение в отличие от знака бесконечно разнообразно. Если приложить к умственной области, то sensus будет смысл; если к настроению, то это будет чувство; если к человеку, то это будет настроение. Так что в одном и том же знаке sensus приобретает разные значения. Значение закреплено не за знаком, а за теми областями, к которым знак применяется.

28. 4. 1976. Пасха — Христос воскресе! — Воистину воскресе! А. Ф вспоминает:

Я там (на родине) впервые появился в 1936 году, и зря сделал, что появился, потому что кроме слез ничего не было… Озверение… Бороться с ветряными мельницами нельзя. Отшибет.

23. 5. 1976…. Я всегда держался абсолютного долготерпения и стойкости. Но теперь не хочу работать. Ничего не хочу делать. Сейчас болею, потому что эти дьяволы сумели как-то у меня… сумели как-то в последний период жизни подорвать почву под ногами.

А. Ф. рассказывает о Ваче и о своем нежелании идти к Долгову[201].

Сейчас я оказываюсь каким-то всадником без головы. Потому что моя история эстетики без последних двух томов всё равно что всадник без головы. И этот всадник без головы стал немного дрейфовать… Не знаю, придется ли мне еще с тобой работать. Может быть, я тебя еще вызову. А может быть, уже и никогда не вызову.

1. 6. 1976, вторник. В прошлый четверг А. Ф. звонил мне, прося две страницы изложения De pulchritudine Николая Кузанского. Сегодня я пришел, и он забыл о назначении, второй раз подряд. Он отослал своего нового мальчика, который пришел заниматься; он лежит с радикулитом. Он меня все-таки принял; он с трудом говорил, и когда расспрашивал меня о неоплатонизме у Николая Кузанского, то мысль его срывалась; тем заметнее обнажилось, как цепко он держался и держится основной схемы неоплатонизма: Единое, Эманация, Исхождения, Ум.

Он отдыхал на своей узкой кушетке, покрывшись легким одеялом. Боль расходится по всему телу. «Я валялся на даче на траве, вот и приобрел радикулит». От боли он как в кошмаре что-то снимал с губ, но лежал ровно и терпеливо. Аза Алибековна считает, что дело в излишке снотворного; этот излишек сказывается каждый год. А. Ф. жаловался, что не успеет до отъезда на дачу доделать работу, ему уже ясную.

… Я же не могу слушать музыку без всякого анализа, тупо слушать. Я анализирую: вот одна тема, вот другая. Так что я всё равно думаю (доктор посоветовал ему не думать).

4. 7. 1976. Сегодня отъезд на дачу; три дня назад А. Ф. вдруг поправился, а то ведь как болел: не мог выйти совсем на улицу даже погулять, не работал. Что его взбодрило? Удача в издательстве, новый прилив здоровья или то и другое? Это опять прежний Лосев, хотя жалуется на постоянные боли, в пояснице и во всем теле:

«К моему удивлению, у меня вчера нашлось время написать отзыв на статью Ренаты. Отзыв положительный, безусловно положительный, хотя замечания есть. Ошибки, как я пишу, такие, что исправить их может только сам автор. Да и в самом деле, ведь нет других знатоков Флоренского, которые могли бы так разобраться в нем. Кто Флоренского понимает? Только еще в моем круге кое-кто…»

После рассказа о своей болезни А. Ф. дает себе расслабиться в сладкой

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное