Алексей Федорович Лосев. Записи бесед

Вот он, оказывается, о чем говорит! Это тебе уже не психология. Тут конечно не личное. Действуют социально-исторические силы. Но Гёте все-таки слишком философски понимает слово. В конце концов слово есть нечто художественное. А Пушкин?

Прекрасное должно быть величаво…Ты сам свой высший суд…

Можно сделать отсюда очень интересные выводы такого аристократически-платонического характера. Я это могу привести в контексте моей эстетики. Правда, если взять всего Пушкина, то он же там везде изображает простых людей, и у него просторечие, совсем не идеализм.

Янчевецкий перевел всего Ксенофонта[114]

.

Сидоров[115]

, собрат Виппера. Ученик еще Мальмберга, Цветаева. Ему лет 85. Я с ним года три назад виделся. Я читал доклад по исто¬рии искусств, он внимательно слушал и дружественно возражал. Мы с ним в дружеских отношениях.

Когда балерина танцует и ты не чувствуешь никаких ограничений со стороны физической, то это искусство. Как будто бесплотно. Конечно, это художество долго создавали, но тем не менее — всё летает вне времени и пространства.

Немцы 18–19 веков хорошо раскусили сущность красоты. И это было еще более развернуто Гегелем и Фридрихом Фишером.

26.11.1971. А. Ф. говорил как главный оппонент на защите Александром Дмитровым Ничевым работы о катарсисе у Аристотеля, подчеркивая: катарсис явление не психологического, а интеллектуального порядка; трагическая вина предречена от века, так что и боги виноваты; трагическую вину надо рассматривать не как личное преступление, а в общей связи судеб богов и людей; 5оЈа — гносеологическое понятие, «результат познавательной способности»; Аристотель абстрактный философ, «аристотелевскую фразу могли понимать только верующие» (в философию).

И, отвечая на обстоятельные возражения Ничева ему и другим оппонентам: да, что касается русской традиции исследовательской работы и в частности Аристотеля с его катарсисом, то действительно, можно сказать, остается чего желать. И если даст Бог будет второе издание моей книги, то я приму в соображение мысли диссертанта. Наконец, о преувеличении значения религиозного элемента у Аристотеля. Мы никогда не сможем ответить на вопрос, каковы субъективные мотивы Аристотеля. Будучи материалистом, он возражает Платону или — защищает трагедию как достояние религиозного мышления? Мне кажется, что в связи со своей теологией Аристотель воздерживался от радикальных мнений, чтобы не вызывать отрицательное отношение к трагедии. Однако он не мог выступить с прямой защитой трагедии.

30. 11. 1971. Году в двадцатом книжные люди пишут в библиотеку университета: «Я, несмотря на военное время, приобретал книги и могу выслать…». Они, конечно, ничего не собирали, а просто Германия была полна книг. Купив у этих людей книги задешево, выиграл университет бы. Но: «мы не можем выписать книги…». Тут ведь заваруха началась, с 1918 по 1923 тут ералаш шел. Денег не было, всё шурум-бурум. Так что журналов с 1918 по 1923 в библиотеках нет. А в Ленинграде они были! Я посылал тогда запросы туда. Статью туда написал, «Геометрический стиль в Илиаде Гомера». А в Москве ничего нет, потому что это 1921 год[116].

Наш общий учитель Моммзен сказал: «Das Buch ohne Index ist kein Buch».

5. 12. 1971. Энгельс писал: революция отняла у француза спокойную жизнь, теплое и уверенное самочувствие, веру в Бога, свободу действия и движения, отняла детское и наивное мироощущение, и что же она ему дала взамен? Свободу торговли. Реакция на это — романтизм, который всю эту мелочь выкинул и ударился в потустороннее. Энгельс: романтизм был нужен; все эти 50 лет люди не могли удовлетвориться тем, что в состоянии теперь свободно торговать. Хотелось другого.

Наивность, простота, детскость пропадают после революции, начинается будоражение, опасность, надо бороться за свое существование, требуются усилия, чтобы его поддержать. Поэтому якобинство необходимое следствие революции, как и сталинисты. На гильотине казнили, и ты знаешь, какие безобразия творились? Из собора Парижской Богоматери взяли чашу, из которой все причащались, и заставляли всех ходить и гадить в эту чашу, так что чаша скрывалась.

Это чтобы удержать человека в состоянии тревоги. Хочешь хлеба купить в булочной? Нет, становись в очередь… А несколько лет и хлеба нет, а только вши. Наконец ввели НЭП, а то помирали с голоду.

Революция — ужасная мистерия жизни, человек теряет наивность. Якобинство неизбежно для сохранения нового порядка — а потом реставрация. Тут уже приходит философия без гильотины. Это философия с человеческим лицом, Дубчек. Он же проповедовал социализм с человеческим лицом, за что его и убрали.

— Революция болезнь общества?