Алексей Кулаковский

23 июля в Омске было создано Временное Сибирское правительство и власть Совдепа пала в Сибири от Урала до Дальнего Востока.

Наводить порядки в Якутии отправили поручика Михаила Ильича Гордеева. 5 августа он предъявил ультиматум Якутского Совдепа и 31 августа 1918 года власть в Якутске снова вернулась к Василию Николаевичу Соловьеву, ставшему теперь управляющим Якутской области Временного Сибирского правительства.

Около трехсот активистов советского движения были заключены в тюрьму. Многих из них (в том числе и вилюйского ученика Кулаковского Исидора Никифоровича Барахова) вывезли в Иркутск, многих — расстреляли.

По всей области создавались инородческие управы во главе с улусными головами в улусах и князьками в наслегах. В Якутске создали Якутский национальный комитет. Во главе его встал старый знакомый Кулаковского — председатель Якутской областной земской управы Василий Васильевич Никифоров.

Сама собой пала советская власть и на Булуне.

Почему Кулаковский сразу не вернулся к месту службы, объясняется достаточно просто. Долго не было никаких известий о произошедших переменах, какое-то время требовалось на сборы в дорогу и завершение дел, связанных с помощью пострадавшим от наводнения, и, наконец, на обратном пути Алексей Елисеевич Кулаковский… заблудился.

«Во всех документах самого Кулаковского и «разоблачающих» его бездеятельность в августе и сентябре, — пишет Л. Р. Кулаковская, — нет никаких ссылок на его многодневное блуждание по тундре и в горах, что он, после длительной голодовки, чудом остался в живых, благодаря умелому лечению и ухаживанию нашедших его около Налган-Быя эвенков.

Они же доставили его бесплатно сперва 50 верст до Хара-Улаха, затем 60 верст до океана на пяти оленях. Далее на двух ветках по океану 80 верст его вез Гавриил Начаан. У Христофора Стручкова А. Е. Кулаковский жил 15 дней, и он же доставил 50 верст до реки Омолоя».

Возможно, именно об этой дороге и вспоминал Алексей Елисеевич Кулаковский, когда рассказывал о своих странствиях Николаю Чисхану.

«Я не раз слышал увлекательные рассказы Кулаковского о его странствованиях по безлюдным местам, — пишет он. — Одно время он проживал недалеко от устья Лены, возле Ледовитого океана. Осенью из селения Булун решил отправиться в дальнее путешествие по тундре. Дороги он не знал и взял проводником знающего эти места человека — храброго, необычайно выносливого, как говорится, «с тремя остриями, четырьмя гранями».

Шли они много дней, продукты кончились. Адо конца пути было еще далеко. Усталые и голодные, они по вечерам стали собирать олений мох — ягель, заваривали его в котелке и так ужинали.

Однажды у подножья небольшой голой сопки набрели на покинутый эвенами шалаш. Возле него нашли оленьи нарты. Содрали с них ремни и положили в котелок. Сварили как следует и съели. По расчету проводника, где-то в этих местах кочевали эвены.

Утром отправились в путь в надежде встретить их. Шли целый день, а вечером снова сварили олений мох. Эвенов они так и не обнаружили. У подножья сопки снова наткнулись на небольшой шалаш и брошенные оленьи нарты.

Стали шарить, искать чего-нибудь съедобного. Но нарты были уже кем-то дочиста ободраны. И вдруг они поняли, что, проблуждав целый день по тундре, по голым сопкам, вернулись к месту своего предыдущего ночлега.

От досады и горя они едва не лишились рассудка. С нарт содрали остатки кожаных веревочек, смешали их с мхом, сварили.

А рано утром снова побрели по тундре. Шли долго и к вечеру вернулись на то же самое место. На этот раз они без сил рухнули на голый мох и заснули. На другое утро снова двинулись в путь, а к вечеру, обессиленные, отчаявшиеся, опять вернулись к тому же месту.

«Нет, себе я не враг. Завтра встречь солнца пойдем. Возвращаемся домой!» — заявил проводник.

Что было делать! Алексей Елисеевич отправил с товарищем по несчастью записку своим знакомым. В ней было сказано, что он отпустил проводника, блуждавшего с ним по тундре, и, что бы ни произошло, пусть с этого человека не взыскивают.

Утром они двинулись в разные стороны. Кулаковский шел мучительно долго. Закатилось солнце, настала ночь, а он все продолжал путь, понимая, что если заснет, то больше уже не встанет. И все шел и полз вперед вдоль подножья невысокой горной цепи. Ночь миновала… «Спотыкаюсь, падаю. Решил передохнуть, сел на камень. И вдруг… Может, это мираж?.. Глазам своим не верю. Едут верхом на оленях. Приблизились. Да, это были эвены-охотники!»[107]

5

Людмила Реасовна Кулаковская считает, что в ее деде была сильно развита якутская привычка не придавать значения экстремальным ситуациям в пути.

«Видимо, потому, — говорит она, — такой опытный путник, как Кулаковский, вообще счел зазорным заблудиться и, считая, что это только его проблемы, предпочел в своих докладных об этом не информировать».

Надо сказать, что поначалу и ближайшие сподвижники Кулаковского по руководству Верхоянским уездом спокойно отнеслись к дорожному происшествию и никакого осуждения по поводу «пропажи» Кулаковского не высказывали.