Алексей Толстой

Не только из этих писем, но и из воспоминаний современников хорошо известно, что Горький особенно тепло относился к Алексею Толстому, приглашая его повсюду, где бывал сам. Летом этого же года Толстой довольно долго жил у Горького в Горках, где, как и в Сорренто, перебывало много интересных людей. Часто собирались здесь писатели, чтобы обсудить текущие организационные вопросы по объединению в единый Союз. Горький был избран председателем созданного Оргбюро, а Толстой вошел в его состав. Толстой почти всегда поддерживал Горького в вопросах строительства новых отношений между писателями. И Горький, естественно, ценил эту поддержку в трудной борьбе. Многим не так-то было легко отказаться от своих групповых интересов. Часто Толстой наблюдал, как Алексей Максимович бродит с палочкой по большому тенистому парку, любуется открывающейся красивой панорамой с высокого берега реки, потом снова не спеша побредет по парку, собирая по пути сучки, шишки, сухие листья. И каждый, кто гулял по парку, знал, что кучки хвороста, попадающиеся то и дело на пути, собраны Горьким. Вечером, если не было тумана и воздух был хорошо прогрет, Горький любил зажечь костер и долго смотреть, как пляшет огонь и как искры далеко улетают вверх. И, не раз наблюдая его за этим любимым занятием, Алексей Толстой видел, как в его серо-синих глазах отражается большое удовольствие. Горький говорил: «Ну вот, а доктора, черти драповые, не пускали, может, говорят, сыро будет… Все равно сегодня зажгли…» Но это бывало уже не так часто, как бы хотелось: «черти драповые» могли проявить и настойчивость. Толстой, как и другие гости, знал, что физические усилия, быстрая ходьба запрещены Алексею Максимовичу: берегли его сердце, и без того перегруженное колоссальной работой.

Вместе с Горьким Толстой побывал в Болшевской трудкоммуне ОГПУ, знакомился с бытом, людьми, делал пометки в своей записной книжке; перед поездкой в Болшево разговаривал с руководящими работниками ОГПУ и договорился с ними, что напишет роман и пьесу о жизни этой трудовой колонии. Та перековка людей, которую он наблюдал во время посещения коммуны, должна была лечь в основу нового романа и пьесы.

В этом же месяце Толстой заключает договор с издательством «Молодая гвардия» на повесть «Красный конь», ведет переговоры с Д. Шостаковичем о либретто оперы на тему о современном человеке, подписывает договор на сокращенное издание первой части «Петра Первого» для юношества. Он весь переполнен желанием отразить в своих произведениях наиболее важные этапы революции, быстротекущую современность. Если в первые годы пребывания в Советской России он только разумом признавал необходимость революционных преобразований, то сейчас он всем сердцем принимает происходящее, и не только принимает, но и старается, как художник, запечатлеть ход этих преобразований. «Я стал участником строительства новой жизни на земле, — признается он. — Я вижу задачи эпохи. Мне ясны мои задачи. Факел пролетарского искусства должен осветить мир. Искусство, литература — это память эпохи. Люди, дела, события проходят. Время стирает все. Искусство берет быстротекущий отрезок эпохи и создает из него нетленный кристалл. Это культура. Из этих кристаллов строится дворец труда пролетариата.

Материал для постройки должен быть высшей доброкачественности».

Зимой и весной этого года Толстой так много работал, что пора было подумать и об отдыхе. Сначала планировал поехать отдыхать в Кисловодск и уже написал было Наталье Васильевне, что захватить из его вещей, чтобы не возвращаться в Детское. Но план этот не удался: путевок в ЦКБУ не оказалось.

Семейные заботы поглощали не так уж мало времени. Много сил отнимали хлопоты о московской квартире. Совсем неожиданно ему предложили на выгодных условиях квартиру в Нижнем Кисловском переулке: надо было достроить этаж, и за это взялся Петр Петрович Крючков, секретарь Горького, пригласив в пайщики Толстого, Сухотина и Юрия Соболева. Крючков гарантировал успех этого предприятия, а главное — льготный кредит для оплаты материалов и работ.

В эти дни Толстой не раз бывал у Гронского, временно исполнявшего обязанности главного редактора «Нового мира» вместо умершего Полонского, разговаривал с ним о Старчакове. Выхлопотал ему аванс под новую пьесу, рекомендовал его на должность редактора журнала. Так что Старчакова нужно было спешно вызвать в Москву для переговоров с Гронским и для получения аванса. Не очень приятный разговор состоялся с директором МХАТа Марковым, прочитавшим пьесу «Патент 119». Его замечания сводились к тому, что пьеса перегружена очевидностями, что она суха. Если авторы продолжат работу, то они, по мнению Маркова, должны направить свои усилия в сторону очеловечения персонажей, в сторону косвенного, а не прямого, лобового решения драматургии. Назначил последний срок сдачи доработанной пьесы — 22 августа.