Альфа и Омега

Мне кажется, я никогда не бегала так быстро. Ни в школе, когда мы сдавали стометровку на время, ни за автобусом в студенческие годы, когда пропуск одной пары грозил недопуском к экзамену, ни даже в тот самый день, когда мне казалось, что я безнадежно опаздываю на собственную свадьбу. Я почти не дышала — так мне казалось. Воздух будто проходил сквозь меня, наполняя мои горящие легкие и испаряясь где-то там же внутри. Мимо моего лица мелькнула пожарная лестница, потом я перепрыгнула через упавшую на асфальт размокшую коробку, и в тот самый момент, когда мне показалось, что мой топот и мой взвинченный до предела запах, сигнализирующий об опасности, привлекли чье-то внимание, мой бег был прерван резким ударом в грудь. Сперва я подумала, что налетела на что-то, но мгновением позже поняла, что это мой преследователь обхватил меня со спины, резко дернув назад, в темноту. От него остро пахло кровью — этим тошнотворным и в то же время ударяющим в голову запахом, что взывал к бестии внутри меня. Но наша природа была безжалостно несправедлива — ту силу, что альфы получали в бою или при угрозе их жизни, ту силу, что сейчас использовал этот убийца против меня, мы, омеги, могли ощутить лишь в момент наивысшего наслаждения и комфорта. И не стоило говорить, что сейчас ни о наслаждении, ни о комфорте и речи не шло.

Он впечатал меня спиной в кирпичную стену, надавив локтем на грудь и замахнувшись когтистой лапой. И хотя мой разум все еще находился в стадии категорического отрицания происходящего, мое подсознание решило, что самой лучшей и, вероятно, единственно возможной тактикой выживания в данном случае будет торг. Нужно было предложить ему что-то взамен на мою жизнь. Я ощутила, как резко усилился мой запах, и его пьянящие нотки розового вина налились дурманом. Мое тело в прямом смысле слова предлагало себя незнакомому альфе взамен на то, чтобы он сохранил мне жизнь. Оно вкрадчиво шептало о наслаждении и экстазе, об удовольствии, которого он никогда в жизни ни с кем не испытывал. Если бы я сама прямо сейчас сняла штаны и легла перед ним задом кверху, это и то было бы, пожалуй, менее прямолинейно.

И хотя теоретически это могло остановить даже альфу, впавшего в бешенство — на каком-то биологическом уровне, — это совсем не значило, что, отымев меня прямо у этой стены, он не закусит моими потрохами сразу после. Так сказать, вместо сигареты на балконе.

Я зажмурилась, не в силах совладать с постыдным скулежом, срывающимся с моих губ, но внезапно вместо острых когтей, разрывающих мою шею, я ощутила куда более мягкое и сдержанное прикосновение.

Он нюхал меня.

Все еще вжимая меня в стену локтем, из-за чего я едва-едва балансировала на носочках, он потянулся к моей шее и провел вдоль нее носом, раздувая ноздри и втягивая в себя мой запах. И в этот самый момент, когда он был так близко и я перестала ощущать всепроникающий запах свежей крови, его перекрыл собственный аромат альфы. Густой, теплый, неожиданно приятный. Куда более приятный, чем подразумевалось в ситуации, где ты натыкаешься на обезумевшего маньяка, который только что кого-то убил и теперь пытается убить тебя.

— Кто ты?

Его голос, приглушенный и едва различимый, горячим выдохом скользнул по моей шее. Я все еще не могла взять под контроль свое тело — ни успокоить бившую его дрожь, ни унять собственное яростное благоухание. Теперь как будто бы не просто пытающееся спасти мне жизнь, но отзывающееся на запах альфы рядом со мной.

— От…пусти… меня… — прохрипела я. — Мне больно, отпусти!

Неожиданно это сработало. Это сработало настолько неожиданно, что, когда он отступил, я не устояла на собственных ослабевших ногах и рухнула на землю. Широко раскрыв глаза и цедя один за одним торопливые судорожные вдохи и выдохи, я смотрела на него, а он смотрел на меня, пока вокруг нас обоих что-то происходило. Мне сложно сравнить это с чем-то из моего предыдущего жизненного опыта — мое тело словно бы превратилось в пульсирующий жаром сгусток белого пламени. Я не видела этого свечения, исходившего от меня, глазами, но ощущала его кожей — равно, как и ярко-красное пламя, что окутывало альфу, нависшего надо мной. Наверное, это должно было бы торжественно и красиво — будь это кино, сцена бы шла в замедленной съемке, на фоне звучала бы пронзительная и тревожная музыка, готовая вот-вот разразиться болезненным женским вокалом, а операторы по очереди снимали бы наши лица, чтобы зрители могли все прочесть в наших глазах без слов.

Впрочем, в моих глазах они бы в тот момент прочли в лучшем случае что-то вроде: «Какого хрена?!», но я не ручаюсь, что это не был бы менее цензурный вариант.