Альфа и Омега. Книга 2

— Я понятия не имею, почему она так сделала, но я ей заочно за это благодарна, — вздохнула я, в последний раз пробежавшись глазами по ровным строчкам письма и решительно скомкав его, намереваясь позже сжечь где-нибудь на заднем дворе. У написавшей его омеги был очень красивый почерк, такой изящный и ровный. Кто вообще пишет послания от руки в наше время? Кому и зачем я могла понадобиться? Действительно ли та, кто прислал мне это письмо, могла помочь Йону в его мести? И если так, хотела ли я этого? Готова ли была поставить под удар все, что у нас было, чтобы мой альфа рискнул своей жизнью ради мести за прошлое, которое, кажется, ему наконец-то почти удалось отпустить и забыть? Может быть, проще было сделать вид, что я и вовсе не получала никакого письма? Но не кончится ли это тем, что отправившая его появится у нас на пороге и тогда не будет ни единой возможности уберечь Йона от всего этого? Слишком много вопросов, ответы на которые мне категорически не нравились.

Я опасалась, что мое внезапное желание поехать в центр одной ему не понравится и что он просто меня не отпустит, но альфа только пожал плечами и напомнил, чтобы я надела маску и спрятала волосы перед тем, как спускаться в метро. В Доме в очередной раз что-то сломалось, и он был по горло занят — возможно, поэтому не уделил моим словам и намерениям какого-то особого внимания. Впрочем, я была только рада. Меня изводила необходимость хранить от него секреты, но я убеждала себя, что не произойдет ничего страшного, если я скажу ему обо всем, когда уже буду точно знать, стоит ли игра свеч. И все же, когда мы попрощались — привычным крепким объятием, во время которого я доверху наполнилась его запахом, уткнувшись носом в ароматическую железу у него на шее, — я ощутила легкий укол совести. Вполне буквальный, к слову, поскольку кольнуло точно в области метки, сейчас не столь заметной среди розовых бутонов и соцветий весенней сакуры.

— Я знаю, что тебе это не нравится, — пробормотала я позже, обращаясь к ней и стараясь говорить не слишком громко, чтобы не привлекать внимание прохожих. — Мне тоже. Будь у меня больше времени подумать, я бы, возможно, поступила иначе. Наверное. Не знаю. Великий Зверь, неужели это вообще никогда не закончится?

Удивительно, как легко мне оказалось забыть о Красной Лилии и обо всем, что тогда случилось. Чем больше времени проходило, тем менее отчетливыми становились те события, словно медленно исчезающий рисунок на прибрежном песке. Наше заключение в клетках, то, что со мной произошло в притоне Мартиши, даже ранение и болезнь Йона — я не хотела помнить об этом, я отказывалась концентрироваться на том, что тогда произошло, потому что я слишком любила все, что было после. После той заброшенной церквушки и пламенного признания моего альфы, после затопившего меня жаркой волной облегчения при мысли, что теперь я принадлежу ему не только в собственной голове, что он готов признать меня своей во всех смыслах этого слова, после того, как между нами наконец не осталось никаких недосказанностей.

«Их не было, пока ты не решила поиграть в секретного агента», — шепнул мне внутренний голос, подозрительно похожий на голос Джен. Почему-то мой здравый смысл очень любил прикидываться именно ею.

— Можешь мне не верить, но я делаю это для нас обоих, — не очень убедительно пробормотала я в свою маску.

«Для вас обоих или для собственного душевного спокойствия?» — деловито уточнила воображаемая Джен в моей голове.

— Одно другому не мешает, — упрямо буркнула я, натягивая козырек кепки глубже на глаза и поправляя капюшон толстовки на голове. — Если есть хоть один шанс не позволить этому снова поглотить нас обоих, я им воспользуюсь. Можешь считать меня замшелой эгоисткой, но ему это не нужно. Не теперь, когда у нас все так хорошо.

«Я думаю, у него тоже есть право решать. Или, по крайней мере, право знать».

Я ничего не ответила, но крепче стиснула кулаки и закусила нижнюю губу, чтобы привести себя в чувство. Метро мерно шумело вокруг меня, напоминая рокот моря в приложенной к уху раковине, и я не могла избавиться от чувства незащищенности и уязвимости, будучи зажатой в разношерстной толпе. Жизнь с Йоном меня избаловала, я отвыкла от одиночества — не того одиночества, что создавалось пустой комнатой вокруг, а того, в котором ты оказывался, отгораживаясь от близких своими секретами. Я не знала, справлюсь ли с тем, что мне предстояло. Мне нужно было вспомнить ту Хану Росс, которой я была зимой. Ту, что ворвалась в квартиру доктора Тадли и требовала немедленно отдать ей лекарства, ту, которая не побоялась остаться один на один с бешеным альфой, ту, что была достаточно сильной, чтобы отпустить любимого мужчину и подарить ему свободу, когда он об этом просил.

— Соберись, маленькая омега, — сказала я самой себе. — Ты сильная, смелая девочка и ты все сможешь. Ради вас обоих.