— Современное общество бросает церковным догматам свои вызовы, — говорил он. — Все больше наших молодых братьев и сестер теряют веру в мудрость Великого Зверя, призывающего нас к целомудрию, почитанию семейных ценностей и традиций и послушанию. То, что прежде было пороком лишь юных неокрепших умов, теперь стало бедой целого поколения. Я каждый день вижу вокруг себя бестий, которые отдают предпочтение сиюминутным эгоистичным удовольствиям, не думая о благе и выживании нашей расы и сохранении нашего наследия. Наш пресветлейший Иерарх, мир его памяти, слишком сильно верил в силу воли каждого отдельного индивидуума и его внутреннее стремление к праведности, которое может и должно пересиливать мирские искушения. Его идеалистические верования и убеждения стоили нам нескольких упущенных десятилетий, которые мы могли потратить на то, чтобы вразумить общество и напомнить ему о необходимости блюсти собственную чистоту. И, говоря об этом, я хотел бы передать слово моему ближайшему соратнику в борьбе за правое дело, благодаря исследованиям и праведному рвению которого, я считаю, мы сделали важный шаг для предотвращения дальнейшего сокращения численности нашей расы.
— Да быть не может! — вырвалось у меня, когда я увидела того, кто занял его место.
Отец Евгений, как всегда прилизанный и одетый с иголочки, поклонился кардиналу, принимая от него право говорить с кафедры, и затем окинул долгим удовлетворенным взглядом собравшихся перед ним священников.
— Мои дорогие братья, — торжественно и высокопарно начал он. — Я безмерно благодарен Великому Зверю и Его Святейшеству за право говорить с вами о столь первостепенно важных вещах. Много лет я занимался своими исследованиями в попытке найти корень тех бед, что обрушились на наш род. Пытался разобраться в причинах Грехопадения, что ознаменовало собой конец Чистых дней. И чем больше времени я проводил за изучением древних манускриптов и первых изданий наших священных книг, тем сильнее крепла моя уверенность в том, что все дело в нарушении воли Великого Зверя, что своей милостью для каждого из нас избрал единственного суженого. Ибо каждому альфе будет даровано по омеге, что завершит его и сделает цельным, и возвысятся они оба в познании своем, ставши подобными богам. — Он сделал выразительную паузу, а я ощутила странное царапающее дежавю, как будто уже слышала эту фразу практически дословно. — Все вы здесь слышали об истинной связи, что в последние века стала таким же редким явлением, как по-настоящему праведная омега. Немногие мои братья изучали сей любопытный феномен, считая его чем-то из разряда мифов или статистической погрешности, в то время как по всем нашим канонам давно пора возвести его в ранг чуда и воспринимать соответственно. Потому как именно истинная связь есть ответ на все наши вопросы и молитвы. По моему глубокому убеждению, Грехопадение есть не что иное как самовольный и дерзкий отказ от ее величайшего дара. Не удержавшись от соблазна, омега, соединенная божественной волей со своим альфой, вступила в греховную связь с другим, тем самым осквернив себя и весь наш род…
— И они его слушают! — не выдержала я, от волнения вскочив на ноги и вынудив Йона остановить видео. — Развесили уши и радостно кивают! Конечно, виновата какая-то омега, всегда виноваты омеги! Да он хоть представляет, что значит — быть связанной с кем-то? Он хоть на мгновение представил себе, каково это, когда не только твое тело, но все твое естество, твоя душа и разум отвергают любого постороннего, а его запах обжигает тебя не хуже кислоты? Этот ублюдок! Все они! Проклятые самовлюбленные альфы, в невозможности удержать член в штанах которых всегда виноват кто-то другой!
— Хана, — мягко произнес Йон, качнув головой. — Не веди себя, как он. Ты выше этого.
— В смысле? — не поняла я, в запальчивости почти не следя за тем, что говорю.
— Не равняй всех под одну гребенку, — ответил он, поднимаясь и утягивая меня к себе. — Не все альфы самовлюбленные мудаки и не все омеги раздвигают ноги перед первым встречным. Ты же не такая узколобая, как он, и должна это понимать.
Услышав его фразу, Ория удивленно и в то же время одобрительно улыбнулась, словно отметив про себя, насколько разумнее стал рассуждать молодой альфа, а я даже не нашлась, что ему ответить. Лицемерие церковников в их стремлении сделать омег источником всех бед нашего общества всегда было мне отвратительно, и то, что эти гнилые, средневековые идеи звучали на таком высоком уровне, официально одобряемые властью, просто выводило меня из себя. Как отец Евгений вообще смог забраться так высоко? Неужели кардинал обратил на него внимание только потому, что он был связан с нами, а мы, в свою очередь, с Медвежонком? Что, если это мы с Йоном косвенно были причиной того, что этот фанатик, повернутый на нравственной чистоте, сейчас стоял за кафедрой Большого собора и его речи слушал высший свет религиозного общества?
«Это еще не конец, маленькая омега, — прошептал голос Йона в моей голове. — Самое интересное еще даже не началось».