Альфеус Хаятт Веррилл. Повести и рассказы

Я отчаянно налегал на весло, держась как можно дальше от противоположного берега, и, подгоняемый течением, пронесся мимо опасного места. Когда мое каноэ исчезло в темноте, сзади донесся дикий вопль, и длинная стрела с отравленным наконечником просвистела в воздухе и шлепнулась в воду в ярде от нас. Но следующая стрела упала далеко за кормой, крики стали тише, и вскоре, почувствовав, что опасность миновала, я прекратил свои безумные усилия и, тяжело дыша, позволил каноэ тихо скользить вниз по реке.

Теперь девушка зашевелилась, и вскоре она села и огляделась. Увидев меня на корме каноэ, она некоторое время пристально смотрела на меня, а затем заговорила на странном диалекте. Я ожидал услышать, как она произносит слова по-испански. Я бы не был чрезмерно удивлен, если бы она говорила по-французски или по-английски, но для меня было неожиданностью услышать, что она использует язык, который, очевидно, был индейским. Но, несомненно, она приняла меня за индейца. Я говорил с ней по-английски и по-испански и даже произнес несколько слов на французском, но, очевидно, они были так же непонятны для нее, как и ее язык для меня. Затем я попробовал португальский и несколько голландских слов, которые знал, но безрезультатно. Она снова заговорила, и на этот раз я понял, потому что она говорила на диалекте тукумари, который я знал.

– Кто ты, бородатый? – спросила она. – и почему ты забрал меня у мьянко? И с помощью какой магии огонь поднялся в воздух и наделал много шума, чтобы напугать Мьянко. Ты сделал меня своим пленником, чтобы съесть меня самому?

Я успокоил ее, сказал ей, что я друг, что я не индеец, а принадлежу к ее собственной расе, что я забираю ее, чтобы вернуть ее к ее народу, и что я вызвал взрыв, который отпугнул мьянко. Она слушала и казалась недоверчивой. Очевидно, она либо не до конца поняла мой Тукамари, либо не смогла уловить смысл того, что я сказал.

– Мой народ, – сказала она, когда я замолчал, – это паторади и ты, Бородатый, ты не один из них, и все же ты говоришь, что принадлежишь к моей расе и ведешь меня к моему народу.

Я был поражен. Эта милая светлокожая девушка спокойно и очень искренне сообщила мне, что она индианка, паторади, племя, о котором я никогда не слышал. Был ли это сон или я сошел с ума? Затем я подумал о множестве историй, которые я слышал о так называемых "белых индейцах", историях, которые я всегда считал чистым вымыслом, основанным, возможно, на достаточно распространенных индейцах-альбиносах. Возможно ли, что там все-таки были белые индейцы и что эта девушка была членом такого племени?

– Все ли паторадис белокожие, как ты? – спросил я ее.

– Нет, Бородатый, – ответила она, – не такие, как я, но цвета твоей кожи, Бородатый.

Это покончило с теорией Белого индейца, потому что я хорошо знал, что я должен быть цвета красного дерева и полностью таким же темным, как многие индейцы. Должно быть, тогда, она была альбиносом. Но каждый индеец-альбинос, которого я когда-либо видел, был отталкивающим уродом с бесцветными глазами и прыщавым лицом, а эта девушка была прекрасна. Ее волосы были блестящими и золотисто-каштановыми, глаза большими и по-настоящему голубыми, а кожа, хотя и слегка оливковая, имела розовый оттенок и совсем не была альбиносной. Тем не менее я решил, что она, должно быть, урод, потому что она не могла быть белой – я был уверен, что ни один белый человек никогда не был рядом с Паторадис, и она говорила только на индейских диалектах. Я расспросил ее дальше.

– Кто твой отец? – спросил я. – А как ты говоришь на тукумари, если ты из племени паторадис? И как получилось, что ты оказался в плену у диких мьянкос?

– Мой отец, Бородатый, был Накади, вождь паторадис, а я Мерима, его дочь, – гордо ответила она. – Мы много торгуем с тукумари, которые наши друзья, и поэтому их язык нам известен. Мьянко всегда были нашими врагами, и они разрушили мою деревню, убили моего отца и взяли много пленных. Все были съедены, кроме меня, которую спасли, чтобы отвести к вождю Мьянко на съедение, ибо те, в ком течет кровь вождя, могут быть съедены только вождями. У меня не осталось людей, Бородатый, и ты не можешь отвести меня к моему народу, как ты говоришь. Но если ты друг, как говорит твой язык, и у тебя нет желания съесть меня, тогда я благодарю тебя за твою храбрость в спасении меня от Мьянко. Но ты владеешь великой магией, и я твоя раба.

Свернувшись калачиком в каноэ, она жестом завершила свой рассказ и заснула так спокойно и мирно, как будто несколько мгновений назад она не была предназначена для пиршества каннибалов или бездомной сиротой в шкуре незнакомого существа в сердце джунглей.

Пока я плыл час за часом и смотрел на девушку, лежащую передо мной без сознания, великая тоска наполнила мое сердце, и слезы навернулись на глаза, когда я вспомнил давние годы, те времена, когда моя дочь была потеряна для меня. Теперь Судьба привела эту безотцовщину ко мне. Я решил, что, если мы когда-нибудь доберемся до цивилизации, я удочерю ее как свою дочь, чтобы она заняла место моего давно умершего ребенка.